тебя теперь спрошу по полной. И сыграю так, что все нервы вымотаю тебе.
— Зачем?
— Хочу, — пожимает плечами. — И пусть мы даже на полшишечки не потрахались, но ты, — она грозит мне пальцем, — жене и сейчас изменяешь. Ты же, блин, такой сложный, что и измена у тебя с подковыркой. Я эту подковырку выкину, приведу в божеский вид, и устрою вам удивительный аттракцион веселья. Я ваше болото, Гор, вскипячу, и пойду до конца.
— Ты дура?
— Ты знаешь, почему я замуж вышла за хуежника?
— Потому что слова красивые говорил.
— Это тоже, конечно, но еще потому, что я королева драмы, — мило улыбается. — Мне так нравились все эти страсти-мордасти. Ни дня не скучала. Вот и вам отсыплю. Сыграю на десять с плюсом. Я тебе отвечаю. Все поверят, что ты кобелина, а я последняя прожженная шалава.
— Своеобразная месть, конечно, — задумчиво почесываю щеку.
— Зато со спокойной душой разведешься, — Вера потягивается. — Станешь, наконец, для отца полным разочарованием. Тебя выпнут из семьи с позором, а Лиля со временем отвалится от нее.
— Не думаю, — качаю головой.
— Отвалится, — Вера кривится. — Не сразу, но отвалится, — косится на меня. — Без мужа-то это уже не та семья. Твои родители будут ей напоминать, какой ты козлина-кобелина. Поверь мне. Я тоже женщина.
— Ты точно дура. Тебе, может, к специалисту?
И она сейчас не шутит. Она устроит полный разнос мне, Ляле и всем в моей семье.
— Вер, — массирую переносицу, — может, ты уже просто мужика себе какого-нибудь заприметишь?
— Будет весело, — Вера покачивает носком туфли. — И знаешь, именно в таких ситуациях раскрываются жены, какие они есть на самом деле. А еще мы начинаем в себе копаться, где же где промахнулись… Искать причины. Это самое любимое, — смотрит на меня, — копаешься и копаешься в себе.
— Да твою ж дивизию.
— Копаешься и копаешься, — с угрозой повторяет Вера. — Я столько в себе копалась из-за тебя, что пусть теперь Ляля покопается. И знаешь, я поставлю на то, что она съесть все, что я ей скормлю, и начхает она на твои оправдания, но… Их же не будет, да? Ты не будешь оправдываться, потому что мы тут сидим с тобой каждый день. болтаем, молчим, курим, расходимся и потом вечером вновь встречаемся перед тем, как ты вернешься в свою идеальную семью. Ты не прогоняешь меня, потому что с женой ты так не посидишь.
Победоносно усмехается.
— Я фантазировала о том, что однажды тебя соблазню, утру нос Лиле, но вышло куда интереснее и глубже, — смеется. — Но она и другие этого не поймут, поэтому я пойду по пути шалавы, которая влезла в чужую семью. Ты этого достоин, пупсик, — посылает мне воздушный поцелуй. — Достоин грандиозного скандала. А, может, все решат всё замять? Как думаешь? Тебе не любопытно? Господи, я хочу посмотреть на рожу твоего отца, когда я и ему лапшу на уши навешаю.
— У меня нет слов, — смотрю перед собой.
— О! — опять смеется. — Я еще потрясу тестом на беременность.
— Может, тебя с крыши скинуть?
— Это тоже вариант, — Вера с готовностью соглашается. — Сесть в тюрьму. Мне нравится, — откидывается назад. — Кстати, я тут на днях с художником со своим встретилась.
— И?
И опять я не ухожу. Вновь вытаскиваю сигарету, щелкаю зажигалкой и затягиваюсь горьким дымом. Мне нужны не потрахушки. Мне нужны разговоры, близость человека, который сам оказался слабым и растерянным на жизненном пути. И вместе с этим я тоже нужен Вере. Нужен и мое присутствие тоже сейчас важно для нее.
— Ну, ты прав. Я конченная дура, Гор. И я не буду против, если ты скинешь меня сейчас с крыши.
Глава 38. Поговори сейчас
— Ляль, — Гордей заходит в комнату.
— Что? — наношу кисточкой розовые румяны на скулы.
Почему-то чувствую глухое раздражение, когда он закрывает дверь. Я откладываю кисть, с щелчком закрываю румяна и встаю.
— Надо поговорить. Серьезно поговорить.
— Говори, — окидываю свое отражение придирчивым взглядом и поправляю ворот блузки.
После шагаю к двери, открываю ее и повторяю:
— Говори, я тебя слушаю.
Он хватает меня за руку, разворачивает к себе и рычит:
— Ты можешь хотя бы посмотреть на меня?
— Да что тебе опять не так? — вырываю руку из его захвата. — Что ты хотел?
— Поговорить! Куда ты побежала? — он всматривается в мои глаза.
— Ну, слушай, мой дорогой, у меня дел сейчас вагон, — фыркаю я.
— Каких?! — повышает голос.
— Да и что ты мне скажешь? Опять начнешь требовать того, чтобы я по каждому чиху звонила тебе, чтобы в рот тебе заглядывала, чтобы заперла дом и не пускала твоего отца, потому что тебе видите ли не нравится, что он помогает мне по дому.
— В чем тебе помочь по дому, а? — он медленно выдыхает. — Я, блять, нанял тебе домработницу, которая уж точно может за продуктами съездить!
— Мне не нужны чужие люди в доме!
— Так я тебе тоже, похоже, чужой! — рявкает на меня.
— Ясно! — отмахиваюсь от него и выхожу из комнаты. — Тебе бы опять лишь бы поорать. И как обычно у тебя повода нет, вот ты его и выискиваешь!
— Остановись, — он идет за мной и клокочет. — Ляля! Подождут твои очень важные дела!
— Нет, не подождут, — оглядываюсь. — Может, тебе подождать?
Не хочу с ним сейчас никаких разговоров. Испортит утро очередными претензиями, в которых нет конкретики и много злости.
— Мне подождать? — усмехается он и недобро щурится.
— Да, тебе подождать, — пожимаю плечами. — Не настроена я на твои очень серьезные разговоры.
— Я тебя понял, — из его голоса исчезает раздражение и гнев, — понял.
***
После этого разговора, если его можно назвать разговором, через несколько дней умер свекр. И эти дни были на удивление спокойными, ровными и без лишних эмоций со стороны Гордея.
К вечеру перед днем икс я все же решилась поинтересоваться, а о чем Гордей хотел поговорить, а он сказал, что это ерунда. И меня удовлетворил его ответ. Я его
