сосунку, помешал, а? Тебе? Да я тебя, суку, всего насквозь вижу! Ты думаешь, кто ты? А я знаю кто! Говно ты на палочке! Трус и предатель! Ты думал, за папочку спрятался, а? Другие пошли воевать, а ты спрятался?
Инга Хрусталева подскочила к своему мужу, но было уже поздно: Хрусталев сделал шаг и изо всей силы ударил следователя по лицу:
— Пошел вон отсюда, гундосая сволочь!
Бешеного оператора оттащили Мячин, Руслан и Аркаша Сомов. Хрусталев был вне себя, его трясло.
— Тэ-э-эк… — сплевывая кровь, прошипел следователь. — Я с тобой сейчас разбираться не буду… Слишком много чести. Но ты у меня соловьем запоешь! Ух ты запоешь! Я тебе не завидую!
И, не оглядываясь, пошел прочь. Двое неизвестных поспешили за ним.
— А он ведь нам точно картину зарубит, — сказал вдруг Таридзе.
— Ну, почему ты не мог удержаться! — со смешанным чувством раздражения и страха воскликнула Инга. — Ведь он же был пьян! Что ты лезешь всегда?!
— Что значит: я «лезу»? — переспросил Хрусталев. — Люся, заканчивай без меня!
Объявили перекур. Инга вышла на лестницу, закурила.
— Уехал! Обидчивый больно! — усмехнулся вышедший следом Будник. — Заварил кашу!
— Ты, Гена, о ком? — сдержанно удивилась Инга.
— О муже твоем! Он ведь нам все зарубит!
Инга глубоко затянулась и не ответила.
— Гия! — закричал Будник, увидев, что Таридзе выходит из павильона и направляется к двери. — Гия, погоди! Поговорить нужно!
Через минуту, бледная, обсыпанная веснушками, которые, по мнению Сомова, «только украшали ее», появилась Марьяна.
— Инга, у вас нет лишней сигареты? — спросила она.
— Ну, почему же нет? — задерживая взгляд на груди и талии молодой актрисы, усмехнулась Инга. — Держите.
Марьяна вытащила из протянутой пачки сигарету, чиркнула спичкой и неумело закурила.
— Я бы вам не советовала именно сейчас начинать курить, — опять усмехнулась Инга. — Считается, что беременной женщине это не очень полезно.
Марьяна вся вспыхнула, но промолчала.
— Вы все-таки поговорите с Егором Ильичем, — язвительно улыбнулась Инга. — Может быть, он не будет от этого в восторге?
— Я не очень понимаю ваши намеки… — тихо, но со злостью ответила Марьяна. — Какое отношение имеет Егор Ильич к моему курению?
— Ах вот как! — Инга засмеялась стеклянным смехом. — Простите, не знала, что он не имеет!
— Какая вы дрянь! — тем же тихим, ненавидящим голосом выдохнула Марьяна. — Какая вы низкая дрянь!
— Я? Я низкая? А вы тогда кто? Забыли, как я вам по морде дала? Или, может быть, вы даже меня и простили за это?
— Я вас не простила, — бледнея еще больше, прошептала Марьяна. — Но я вас пыталась простить, понимаете? И я вас пыталась понять… Да, понять.
— Попытка — не пытка. Хотя… Вы что-то уж слишком и часто «пытаетесь». Пытаетесь поменять одного любовника на другого, пытаетесь стать актрисой, пытаетесь понять меня… Оставьте ваши попытки!
— А вы не учите меня! — не выдержала Марьяна и закашлялась. — Вы знаете, почему вам не везет?
— А вам везет?
— Да. Потому что меня любят.
— Хотя ваша жизнь и доказывает обратное! — засмеялась Инга и раздавила сигарету в полной окурков железной пепельнице. — Ну и ну! Какая, однако же, самоуверенность!
К концу сентября фильм закончили, и Пронин одобрил первый пробный монтаж.
— А что? С огоньком! Итальянцам понравится! Нам с ними, похоже, придется работать. Такие теперь времена… Непонятные.
Итальянцы почему-то задержались в Италии и прилетели тогда, когда фильм был уже закончен. Однако Пронин предупредил Регину Марковну, чтобы во время их визита на студию еще раз разыграли какую-нибудь особенно выигрышную сцену из «Девушки и бригадира».
— Вот эту вот, с танцами. Лучше всего.
— А как же без Федора?
Пронин развел руками, лоб его быстро побагровел.
— Живым или мертвым, но чтобы был тут!
В восемь часов утра служебная мосфильмовская «Победа» подкатила к дому Кривицкого. На террасе Надя с расстроенным лицом и запавшими глазами кормила Машу из бутылочки. День был светлым, солнечным, по-летнему теплым, паутина блестела на еловых лапах.
— Где он? — с порога спросила Регина.
— Где-где? У себя.
Федор Андреич был в кабинете, и по его остекленевшим глазам Регина Марковна поняла, что лауреат Сталинской премии смертельно пьян.
— Так. Быстро вставай, одевайся, машина нас ждет. Уезжаем.
— Куда нам спешить? — философически заметил Кривицкий. — «Мчатся тучи, вьются тучи, невидимкою она…» Нет, я перепутал. Давай я сначала: «Мчатся тучи, вьются тучи, невидимкою луна…» Ты слышишь, Регина? Луна невидимкою!
— Какая луна? — застонала Регина. — На улице утро, тебя ждут на студии!
— Зачем я им нужен? — искренно удивился Федор Андреич.
— Ты всем нужен, Федя! И там тоже нужен!
— А ей я не нужен. Она… «невидимкою»… Короче, она изменила мне с Петькой!
— Да я же была там! — взревела Регина. — Она тебе, Феденька, не изменяла! Она с ним училась играть на гитаре!
— Ну да. Не успела. Я вышел. Пресек. Ведь я-то как думал? «Вокруг все гуляют! Все бабы! И пусть! Зато моя Надя — другая!» А знаешь ли ты анекдот про гулен? Сейчас я тебе расскажу, ты послушай. Собрал Господь Бог у себя в раю всех женщин и говорит им: «Каждая из вас должна сказать мне правду. Вам за это ничего не будет, не бойтесь. Сделайте шаг вперед те, которые изменяли своим мужьям». И все сразу сделали, кроме одной. А Господь Бог нахмурился и говорит: «А эта глухая и тощая, слева, — она уже и вторым ухом не слышит?»
Кривицкий засмеялся.
— Федя! — с отчаянием сказала Регина Марковна. — Я отлично знаю, на что ты намекаешь! Да! Несколько раз я изменила своему мужу с тобой, Феденька! Но это была большая человеческая любовь! Это были, Федя, очень высокие отношения! И я ни разу об этом не пожалела!
Регина Марковна достала из сумочки носовой платок и взволнованно высморкалась. Потом опомнилась: минуты текли незаметно, а они все еще торчали здесь, на даче, в то время как на «Мосфильм» с минуту на минуту должны прибыть итальянцы.
— Костюм у тебя самый лучший — какой? — Она распахнула вместительный шкаф. — Вот этот?
Губы режиссера от обиды сложились сердечком.
— И вовсе не этот. Они тут все лучшие.
В дверь просунулась Надежда:
— Может, сырничков поедите на дорожку?
Кривицкий театрально рухнул на диван:
— И это вся жизнь! Одни только «сырнички, сырнички…» При этом она изменила мне с Петей!
— Надя, — деловито сказала Регина Марковна, — сырничков нам с собой заверни. Я сама сегодня маковой росинки… Вылетела из дома, как очумелая, даже не помню, что на мне надето… Сейчас до машины его доведем, и пусть там поспит. Откачаем!
Через час
