Показной блеск - Девни Перри

Мы конфликтовали по таким фундаментальным вопросам, что теперь было трудно найти общий язык.

В молодости я всегда думал, что у меня будут дети. Дети были важной частью нашей культуры и наследия, и я всегда представлял себя отцом. Но потом возникло давление, требующее, чтобы они были от подходящей женщины.

Я был только первокурсником в старшей школе, когда папа усадил меня и сказал, что, когда я буду готов к сексу, я должен быть уверен, что надеваю презерватив с женщинами, которые не подходят.

У двух его друзей из совета племени были дочери примерно моего возраста. Папа сказал мне, что если я случайно забуду с ними презерватив, это не будет концом света.

Это было только начало.

— Когда я вернулся с ранчо чуваков, дома становилось все хуже и хуже. Мы с папой почти каждый день о чем-то спорили. Мама и мои сестры постоянно уговаривали меня остепениться. Наконец, я больше не мог этого выносить. Поэтому я уехал.

Я позвонил Ксавьеру, и он помог мне сбежать.

Причины, по которым он покинул резервацию, были схожими. Давление со стороны моей бабушки и его брата — моего отца — быть определенным человеком и делать определенные вещи заставило его уйти.

Поэтому, когда я ни с того ни с сего позвонил ему, он все понял.

Ксавьер не часто бывал рядом, когда я рос, но он взял за правило узнавать меня и моих сестер, даже несмотря на то, что у него были свои разногласия с моим отцом.

Я не был уверен, что папа ненавидел больше: то, что я уехал, или то, что я позвал Ксавьера на помощь.

— Это так для всех в резервации? — Спросила София.

— Нет. Я не хочу, чтобы это звучало так, будто они предвзяты. Это совсем не так. Они просто любят наших людей. Наша культура укоренилась в них так глубоко, что для них это все. И они сражаются, чтобы защитить ее. Отчасти это связано со степенью ее защиты. Сын, который бросает вызов этому, проходит свой путь, если в этом есть смысл.

— Так и есть. — Она кивнула. — Так что бы произошло, если бы у тебя были дети, которые не были — я не знаю, правильный ли это термин, но — чистокровными?

— Ничего, — пробормотал я. — В том-то и дело. Они были бы детьми. Они были бы свободны жить так, как им хотелось. У них было бы достаточно количества крови, чтобы стать частью племени. Но мои родители смотрят на это не совсем так. Их воспитывали в убеждении, что брак с партнером из племени — лучший выход. Точно так же, как их родители до них. А их родители до них. Они не понимают, почему я не хотел бы сделать то же самое. Они ослеплены традициями и гордыней. Страхом. Они в ужасе от того, что традиции нашего народа забываются.

— Это так печально.

— Да. Так и есть.

Она потянулась через стол и накрыла мою руку своей.

— Мне жаль.

— Я смирился с этим.

Я принял свои решения и высек свое будущее на камне.

Никакой жены. Никаких детей. Так было проще.

Подошла Эдит с двумя большими тарелками, на каждой из которых лежала горка картошки фри и огромный чизбургер.

— Он больше, чем мое лицо. — София уставилась на чизбургер, не зная, как его взять.

— Вот так. — Я схватил свой бургер обеими руками, раздавливая булочку. Затем я широко раскрыл рот и откусил огромный кусок. Жир капал мне на тарелку, когда я держал бургер и жевал.

София долго смотрела на меня, затем нерешительно копировала мои движения, пока ее щеки не раздулись, и она не застонала от первого укуса.

— Вкусно?

Она кивнула, проглотив этот кусок.

— Я уже много лет не ела чизбургер.

— Я ем его по крайней мере раз в неделю.

— Мне нужно будет воспользоваться твоим тренажерным залом утром. — Она откусила ещё один кусочек.

— Не волнуйся. Я все калории вытрясу из тебя сегодня вечером.

Она подняла бровь, продолжая жевать. Сексуальная ухмылка заиграла в уголках ее губ.

Если бы я когда-нибудь нарушил свои собственные правила и завел детей, именно с Софией было бы интересно разделить это приключение.

Я откусил еще кусочек, прогоняя эту мысль прочь. Блокируя ее навсегда.

Мое будущее было спланировано заранее. Я знал, чего хочу и куда стремлюсь.

Не было смысла сомневаться в этом.

Даже ради такой женщины, как София Кендрик.

София

— Ты не улыбаешься.

Дакота не отрывал глаз от разделочной доски, нарезая кубиками зеленый перец. Его рот был сжат в серьезную линию.

— Ты слишком много улыбаешься.

Я заставила уголки своего рта опуститься. — Ты не можешь критиковать кого-то за то, что он слишком много улыбается.

— Но это нормально — говорить кому-то, что он недостаточно улыбается?

— Да.

— Почему? — выпалил он в ответ.

— Я, э-э, я не знаю. Просто так. Улыбаться — это мило.

Он пожал плечами, перекладывая кусочки зеленого перца с разделочной доски в миску. Затем он взял лук, который положил ранее, и тоже начал нарезать его кубиками.

— Хватай яйца. Начинай разбивать их в миску.

— Нет, пока ты не улыбнешься.

— Я не улыбаюсь.

Я скрестила руки на груди.

— Тогда я не буду разбивать яйца.

— Я просто сделаю это сам.

— Если ты сделаешь это сам, это лишит смысла урок кулинарии, тебе не кажется?

— Тогда бери яйца, детка.

— Нет, пока ты не улыбнешься.

Он покачал головой.

— Почему? — Спросила я. — Ты не улыбался все утро.

— Это не так. Я улыбнулся тебе в душе. Помнишь? Это было сразу после того, как я кончил на твои сиськи.

Мои щеки вспыхнули, когда я вспомнила ощущение его горячей струи, покрывающих мои соски. Я стояла на коленях, готовая проглотить его, когда Дакота вытащил свой член из моего рта и удивил меня собственным душем.

— Как скажешь. — Я проигнорировала пульсацию в моем ядре. — Это была усмешка, а не улыбка. Улыбка включает в себя зубы.

Уголок его рта дернулся, но он все равно не сдавался.

— Улыбнись.

— Нет.

— Улыбнись, — настаивала я.

— Теперь я не собираюсь улыбаться весь день.

— Что? Почему?

Он ухмыльнулся.

— Потому что ты так сильно этого хочешь, мне будет весело мучить тебя.

— Прекрасно. — Я оттолкнулась от прилавка и подошла к холодильнику, схватив коробку с яйцами. — Но ты должен знать, что секса не будет, пока