Сжимаю переносицу и крепко зажмуриваюсь, а после ровным голосом отвечаю:
— Андрей, а тебя никто не просит принимать или не принимать, — подползаю к краю кровати и встаю, — и давай на этом закончим, а то поссоримся.
Сбрасываю звонок и зло кидаю телефон на кровать. Вот же щенок. Торопливо выхожу из спальни, и в этот самый момент, будто почувствовав, из кабинета показывается Богдан с планшетом в руках.
Молча и одновременно замираем. Смотрит друг на друга.
Когда все было хорошо и даже приторно-сладко, то все вокруг нам улыбались, а сейчас все меняется. Милый и добрый Андрей оказался наглым и высокомерным мальчишкой, которого мне захотелось отстегать ремнем.
— Что случилось? — спрашивает Богдан.
— Есть вероятность того, что я стану противной тещей, которая недолюбливает зятя, — сжимаю кулаки.
— А он-то что? — недоумевает Богдан. — Его Света покусала?
— Позвони и узнай! — повышаю голос. — И это, — грожу ему пальцем, —несправедливо! Это у тебя дочь на стороне, а претензии высказывают мне! С какого перепуга, блин?!
— Очешуеть, — доносится голос Аркадия со стороны лестницы. — Нафига я приехал?
Глава 50. Как мужчина с мужчиной
— Да вашу ж... — рычит Богдан и накрывает лицо рукой, — Машу... — и затем тихо повторяет в попытке справиться с гневом, — вашу ж Машу... Да что ж такое...
— Я так понимаю, я не вовремя? — спрашивает Аркаша, но в коридор не поднимается. Голос напряжен и натянут, как струна, которая вот-вот лопнет криком.
Такое впечатление, что наши дети сами напрашиваются узнать правду.
— Вовремя у нас уже не будет, — заявляет Богдан и твердо и размашисто шагает к лестнице.
Останавливается перед ней и смотрит вниз:
— Так, мы будем сейчас истерить, как истерила Света?
— Света тоже...
— Тоже, — Богдан кивает. — Я тебе предлагаю тебе пройти в мой кабинет и переговорить.
Тишина в ответ, а я не могу отвести взгляда с Богдана.
Он согласен на развод, и между нами ничего не останется, кроме правды и честности, но... мы опять лжем.
Я лгу.
Правда не избавила меня от любви к Богдану.
Она наполнила меня обидой, гневом и страхом, но любовь не исчезла, и двадцать, два года нашего брака не отменить.
— Переговорить? — тихо переспрашивает Аркаша.
— Как мужчина с мужчиной.
— Чухня какая...
— Согласен, — Богдан прищуривается. — Я бы выразился грубее, но у нас строгое правило дома
— никаких матов.
— Да я помню, — шипит Богдан.
— Значит, держишь себя в руках и готов к непростому разговору.
Опять молчание и медленный громкий выдох.
Что я получу в результате развода?
Поглажу свою гордыню, что я сильная и смелая решила отменить двадцать два года брака с
Богданом, который вытащил из долгов мою семью и да, был хорошим мужем и отцом. Я с этим не могу поспорить.
Гордая и независимая я лишу нашего третьего ребенка полной семьи, а затем что?
Я вытравлю из себя обиду? Избавлюсь от гнева? Излечусь от любви?
— Ладно, — тихо соглашается Аркаша и поднимается к Богдану.
Бледный и настороженный. Глаза горят, зубы крепко стиснуты. Кидает на меня беглый взгляд.
Да, возможно, Богдан должен был заявить о своей измене еще шестнадцать лет назад, громко и глядя мне в открытые глаза, но этого не случилось.
Важно то, как он поступил позже.
Мои дети были счастливыми и любимыми. Они гордились своим отцом, хвастались им и никогда не знали его криков, агрессии или раздражения.
И вместе с ними жизнью наслаждалась и я. Да, именно наслаждалась. Я ловила кайф от материнства, в котором я не потеряла себя, как женщину. У нас были свидания со сладкой близостью, семейные вечера с играми и просмотрами фильмов, ужины, цветы, подарки и у меня была та мужская забота, о которой мечтают тысячи женщин.
И я всегда знала, что при любом аппокалипсисе, Богдан будет в состоянии вытащить семью, потому что в нем много трудолюбия и упорства.
И как бы я сейчас ни жалела Доминику и не возмущалась тому, что у нее не было нормального детства, но и с ней он поступил настолько достойно насколько это было возможно в его положении.
Да, не папа года для Доминики, но и не моральный урод. Вероятно, все эти годы его решение оставить внебрачную дочь в стороне все равно подтачивало его виной, раз он согласился со мной, что надо раскрыть правду.
— Идем, — Богдан разворачивает в сторону кабинета.
Я тоже делаю шаг, ведь я должна присутствовать при этом важном разговоре, как его жена и как мать.
— Нет, — заявляет Богдан и останавливается возле двери кабинета. Смотрит на меня тяжело и угрюмо. — Это мой разговор с сыном.
Я останавливаюсь.
Аркадий за спиной Богдана напряженно шмыгает.
— Потом вы с Аркадием отдельно поговорите.
Я хмурюсь.
Да, я сама громко заявила, что разговор о Доминике должен вести Богдан, но, кажется, я не готова взять и отступить.
Я же жена, или... уже нет?
В разговоре со Светой он позволил мне быть рядом. Мы стояли плечом к плечу, а ‘сейчас он отодвигает меня от себя?
В груди что-то вздрагивает и сжимается, пусть я и понимаю, что именно “мужской разговор” будет полезен для нашего сына.
— Потом и ты расскажешь ему свою правду, — Богдан распахивает дверь перед Аркадием, который вновь смотрит на меня.
— А разве у нас не должна быть одна правда?
— Похоже, что нет, — Богдан пожимает плечами, — у нас с тобой разная правда.
Аркаша заходит в кабинет.
Богдан на несколько секунд задерживает взгляд на моем лице, хмурится и исчезает за дверью.
У каждого своя правда?
Пинок, и я прикладываю руку к животу с шепотом:
— Тише.
Сыночек в ожидании затихает.
Мы действительно позволим случиться разводу после стольких лет жизни вместе?
Я больше не увижу сонного Богдана на кухне с чашкой кофе и не услышу его хриплое:
— Доброе утро. Я не помню, тебя сегодня надо на йогу подкинуть или в бассейн? Я что-то в днях потерялся.
И я не отвечу:
— Сегодня вторник, а значит у меня по графику бассейн.
— Русалочка ты моя.
Разведемся, и найдет он себе другую русалочку. Может, не сразу, но мужикам не позволяют быть долго свободными и бесхозными. Особенно таким, как Богдан.
Я этого хочу?
Точно?
Я буду счастлива? Или я хочу добить свой брак, потому что я гордая принцесса, которая умеет только казнить, но не миловать?
Новый пинок, который будто требует, чтобы мы с малышом подслушали разговор папы и старшего брата.
— Нет, — уверенно семеню мимо двери, — мы дождемся своей очереди.
Подслушивать нехорошо.
Глава 51. Папа, ты козел
— Сестра? — уточняет Аркаша и не моргает.
Наверное, я бы предпочел, чтобы он сейчас с криками полез драться. Я понимаю, что такое гнев.
Я понимаю гнев, потому что он мне близок и я его не боюсь.
Гнев — это очень простая эмоция, и за ней легко спрятать свою слабость и растерянность.
Закидал жену угрозами, порычал на нее и все: в тебе якобы нет страха и паники, что жизнь рушится.
А она рушится. Для Светы и Аркаши я могу стать врагом номер один в их жизни, а я их любил и люблю.
Я хочу, чтобы они мне звонили, хочу, чтобы приходили ко мне, когда им грустно и плохо, я хочу, чтобы они искали во мне защиту и тепло, как это было прежде, но я могу этого лишиться.
За третьего ребенка придется чуть ли не сражаться с Любой, которая отказывается от нашего многолетнего брака.
И имеет право.
Если честно, я сам уже вижу, что мы обречены.
Мой гнев, который был рожден в отчаянной надежде, что я могу сохранить свой брак хотя бы через угрозы, отступил, и я понимаю, что мы подошли к концу.
Многие ведь пары расходятся, да?
Мы же не первые? И не последние, да?
