Каждое его слово как пощёчина заставляло щеки гореть. Рафаэль знал, что бил по самому больному. Моя семья… Мама. Я знала, что если уйду, он пустит нас по миру. Ему даже не придётся ничего делать, чтобы разрушить нашу жизнь.
— Ты — мерзавец, Рафаэль, — я с трудом сдерживала слёзы от гнева. — Трусливый, жалкий манипулятор. Ты хочешь подчинить меня силой? Мне жаль тебя, если таков твой единственный способ «управлять» женой.
Он снова усмехнулся, но это была холодная, мрачная усмешка.
— Я всего лишь даю тебе понять, что ты не должна мне перечить. Всё, что от тебя требуется, Анжелика, — это подчиняться. Ты не первый раз меня подводишь, но, поверь, последний раз я тебя предупреждаю. Идем! А ты… - он бросил злобный взгляд на Начо – передай своему хозяину, что я еще вернусь по его шкуру.
***
Машина двигалась в гробовой тишине. Я смотрела в окно, но, даже не глядя на него, чувствовала, как Рафаэль бросает на меня взгляды — тяжёлые, полные презрения и какой-то глухой злости. Внутри всё кипело, но слова будто застряли в горле. Я слишком хорошо знала, что дома меня ждёт не просто разговор.
Рафаэль сжимал руль так, что костяшки его пальцев побелели, не скрывая ни злости, ни презрения, которое исходило от него, словно яд.
— Значит, падре Чезаре — новый объект твоего увлечения? В как же Странник? — наконец произнёс он, и его голос звучал ядовито. — Должен признать, ты выбираешь весьма… впечатляюще. Твой святоша вонючий ублюдок!
Я резко повернулась к нему, уже не сдерживаясь.
— Не смей о нём говорить, Рафаэль. Не тебе судить, кого я выбираю для общения. Или теперь мне даже дышать нельзя без твоего разрешения?
Он скривился, как будто я сказала что-то оскорбительное.
— Я тебе не судья, Анжелика, — усмехнулся он, медленно кивая. — Но, поверь, если ещё раз осмелишься так публично выставить меня на посмешище, я тебе устрою суд — такой, что от твоей девичьей фамилии и репутации не останется даже мокрого места. Я сотру вас в порошок, я отдам вас на растерзание кредиторам.
Я сжала руки, чтобы не трястись. Его холодные угрозы, его уверенность в том, что он всё решает — всё это разрывало меня изнутри. Но я сидела молча, упрямо глядя вперёд, и он, казалось, был доволен этим молчанием.
Мы вернулись в особняк. Я едва успела переступить порог, как Рафаэль толкнул дверь с такой силой, что она чуть не слетела с петель. Его рука сжала моё запястье до боли, как железный капкан, удерживая меня рядом, и я знала, что стоит ему ослабить хватку — я бы убежала прочь, не оглядываясь. Но он этого не собирался допустить. Рафаэль безжалостно втолкнул меня в гостиную, сжав зубы и не отрывая от меня дикого взгляда.
— Думаешь, можно разгуливать, где тебе вздумается? Беседы с чужими мужчинами, флирт, намёки? Ты опозорила меня, — его голос был холодным, как сталь. — Ты осмелилась выставить меня дураком перед всеми. Сбежала во время свадьбы, не подпускаешь к себе. С меня скоро будет смеяться весь город. Думаешь, я оставлю это так?
Я смотрела на него, из последних сил сдерживая презрительный смех, который поднимался из груди, словно нарастающая волна. Он ожидал страха? Подчинения? Должно быть, ему и в голову не приходило, что я могу ненавидеть его больше, чем бояться.
— Унизить тебя? — мой голос дрожал от ненависти. — Думаешь, ты вообще заслуживаешь уважения? Твоя «забота» обо мне — это цирк, спектакль, который ты устраиваешь только для того, чтобы контролировать меня, удерживать, манипулировать. И тебе это не удастся!
Он шагнул ближе, так что между нами не оставалось ни капли пространства. Я видела, как на его губах играла усмешка — злая, презрительная, и в его взгляде я заметила нечто, чего до этого не видела: беспощадную, безжалостную ярость.
— Не удастся? — он склонился к самому моему лицу, и от его голоса мне стало не по себе. — Ты — моя жена, Анжелика. И если думаешь, что можешь вести себя, как капризная, безрассудная шлюшка, заблуждаешься. Ты — моя собственность. Соглашение закреплено, и пока я решаю, что тебе делать и с кем говорить. Ты мне принадлежишь, — прошипел он, как змея, загоняя каждое слово в мою голову, как гвоздь. — Ещё одна такая выходка, и я развалю вашу драгоценную семью. Публично, громко. Сделаю так, что вы даже имени своего не отмоете. Твоя хромоножка никогда не выйдет замуж даже за бомжа!
Я замерла, ошеломлённая его словами. Ублюдок. Знает на что надавить.
— Развод? Думаешь я этого не жажду? — я расхохоталась, но в этом смехе была вся горечь, вся обида. — Но ты не посмеешь это сделать. Ты слишком горд, слишком тщеславен, чтобы признать, что твоя жена тебе изменяет. Все твои «угрозы» — всего лишь жалкая попытка удержать контроль надо мной. Ты не сможешь, ты жалкий — даже в этом.
Он мгновенно схватил меня за плечи, сжал так, что я невольно вскрикнула от боли. Пальцы Рафаэля вонзались в мою кожу, и я едва сдерживала крик. Его лицо оказалось совсем рядом — слишком близко, и я видела, как зрачки сузились от ярости.
— Хочешь проверить, посмею ли я? Не испытывай моё терпение, Анжелика, — прорычал он. — Думаешь, что «добрый» священник будет защищать тебя вечно? Думаешь, я не знаю, почему ты так любишь бродить вокруг церкви? Ты воображаешь, что тебе может кто-то помочь, что есть кто-то, кто посмеет вмешаться? Что ж, для него это будет катастрофой. Потому что я знаю, что священник и Странник – это одно и тоже лицо!
Мои слова вырвались прежде, чем я успела подумать.
— Тебе не понять, что такое защищать кого-то, Рафаэль. Никогда. Ты можешь только уничтожать. И мне плевать, что священник и Странник одно и тоже лицо!
Его губы скривились в усмешке, и в глазах вспыхнул ледяной свет.
— Так ты это называешь, да? Защита. Думаешь, тот, кого ты называешь своим другом, будет рисковать жизнью ради тебя? Раз за разом вмешиваться в наши дела? Ну, посмотрим, Анжелика. Твой Странник, твой падре — никто из них или ЕГО не сможет оградить тебя от меня. Ты моя. Ты принадлежишь мне, и этот выбор сделан.
Слова застряли у меня в горле, словно ком. Я пыталась вырваться из его рук, но он держал меня, как в тисках. С каждым его словом, с каждым взглядом, который он бросал на меня, я чувствовала, как его ненависть, его одержимость, его отчаянное стремление к контролю закипает в нём, грозя разрушить всё вокруг.
И тут нас прервали. Из холла донеслись шаги, и я повернулась, увидев, что в дверях стоит Изабелла. Рядом с ней — мужчина, которого я видела впервые. Высокий, сдержанный, с жестким, колючим взглядом, будто ищущим слабину в каждом на кого посмотрит. Он смотрел на меня так, словно сканировал каждую мелочь, каждый жест.
— Здравствуй, Анжелика, — прервала моё замешательство Изабелла, сжав губы. — Позволь познакомить тебя с Джузеппе Лоретти. Это мой давний друг. Я хочу, чтобы мы все поужинали и познакомились.
***
Мы сели за стол, и обстановка вокруг накалилась так, что казалось, ещё секунда — и воздух разорвётся от напряжения. Рафаэль сидел напротив, не скрывая ярости, его взгляд прожигал меня насквозь, заставляя каждую клетку тела сжиматься, как пружина. Я ощущала, как он ждет любой промах, любую оплошность, чтобы немедленно вцепиться в меня.
Изабелла с Джузеппе Лоретти обменивались вежливыми, безупречно выверенными фразами, но я чувствовала что-то зловещее, непривычное в каждом их слове. Лоретти, высокий и сдержанный, изучал меня хищным взглядом, в котором сквозила насмешка и ледяное любопытство. Казалось, он впитывал каждую мою реакцию, любое движение. Этот человек, словно знающий о каждом моём слабом месте, всматривался в меня так, будто намеревался прожечь насквозь. Я старалась не смотреть на него, но каждый его пристальный взгляд оставлял на мне тяжёлый след, словно предупреждая, что моё внутреннее спокойствие — лишь хрупкая иллюзия. Он был способен разорвать её в любую секунду. Кто он такой? И почему мама привела его в наш дом?
— Анжелика, — тихо произнёс Лоретти, не сводя с меня глаз. — Тебе подходит это имя…красива как ангел. Хоть и не похожа на мать и на отца.
