Всё, что я видела в нём, оказалось лишь обманом.
Глава 25
А вечером случилось нечто непонятное, неожиданное.
- Сеньорита, Анжелика. – Марта вбежала в мою комнату с расширенными от усжаса глазами - Рита…вы не знаете куда она могла пойти? Уже почти одиннадцать часов вечера, а ее нет дома.
Словно ледяное лезвие, боль врезалась в мою грудь — Рита исчезла? Наверняка как всегда занимается благотворительностью. Пуская пыль в глаза. Она очень любила эти все свои вечеринки, подружек, с которыми обсуждала очередное благое дело, лишь бы снова быть ближе к церкви. К Чезаре…Нет! К Альберто! А ведь…ведь он ее брат. Но Рита не вернулась и после двенадцати. У подруг ее не было.
Весь дом моментально погрузился в тяжёлую, мёртвую тишину, словно вымер за считаные минуты. Вначале никто не понимал, что произошло — очередная юношеская выходка? Игра? Изабелла бледнела на глазах, металась по дому, кричала на слуг, заставляла их обыскивать все комнаты, сараи, каждый чердак и подвал. Но каждый угол этого огромного, тёмного дома отвечал ей тем же молчанием. Её не было нигде. Впервые Рита не вернулась домой. Верить в большее — в нечто зловещее — не хотелось. И всё же время шло, минута за минутой, а её не было. Рита будто растворилась в воздухе.
Но я не могла закрыть глаза на очевидное, как бы больно мне ни было признать это: она могла уйти к падре. К нему, в церковь. Мы обе знали, что её тянет туда как наваждение, эта глупая страсть к падре, её идеализированная вера, за которой скрывалось куда больше. Она упоминала его имя тихо, словно это было нечто священное, нечто пугающее в своей недоступности. Падре Чезаре был для неё и тьмой, и светом, её запретной мечтой.
Её мания, её неутолимая, почти слепая вера… Сколько раз я с ужасом ловила её взгляд, устремлённый вдаль, словно во сне, мечтающий, опасный, — всё это было правдой.
— Она могла уйти к падре, — тихо проговорила я, и этот шёпот, словно удар хлыста, заставил Изабеллу вздрогнуть.
— Что ты сказала? — Голос Изабеллы дрогнул, как будто я выбила почву из-под её ног.
— К Чезаре… она могла уйти к нему. Она ведь любит его…
В эту минуту я ощутила всю тяжесть этой правды. Мне и Изабелле была известна истина, чудовищная, скрытая: Чезаре вовсе не был тем, за кого себя выдавал. Под его личиной скрывался другой человек, тот, кого обычный мир ненавидел и боялся, кто погряз в преступлениях и во лжи. Альберто Лучиано.
Но Рита не знала, Рита верила в падре Чезаре, не подозревая, что за этой святой маской прячется человек с чёрным прошлым. И вот теперь её нет, а мысль, что она пошла к нему, пожирает меня. Если Рита действительно ушла к Чезаре… Если это с ней он встретился, если это она написала ему записку? Что если он был и ее любовником…Только теперь это по настоящему инцест.
Стоило Изабелле отойти на минуту, Рафаэль появился передо мной, словно тень, с выражением, от которого по спине пробежал холодок. Рафаэль не был в ярости — он был в той пугающей, ледяной сосредоточенности, которая всегда предвещала только одно — насилие над моим мозгом, о как извращенно он его имел вместо моего тела. Я знала, что он пришёл ко мне не успокаивать. Рафаэль вообще не знал, что это такое — утешение. Его единственная радость — видеть, как я мучаюсь, видеть каждую тень боли, унижения на моём лице.
— В твоей семье, Анжелика, сплошные глупцы, — тихо сказал он и усмехнулся, - я так понимаю – падре Чезаре – это семейное увлечение?
— Тебе бы на этом остановиться, Рафаэль, — прошипела я, стараясь, чтобы голос не дрогнул.
Он усмехнулся — дьявол в человеческом обличье, не больше и не меньше. Хотя, дьявол слишком сильно сказано. Шакал, гиена. Вот он кто.
— Остановиться? Думаешь, после всего я просто остановлюсь? — Его голос был мягок, но я знала, что он разорвал бы меня на части, не дрогнув и не изменившись в лице. — Куда же могла податься твоя сестра, Анжелика? Такая нежная, слабая, потерянная. Она, конечно, могла уйти к кому-то, кто воспользовался её простодушием… Чувствами. — Его лицо, близко-близко, морщилось от омерзения. — Может быть, к твоему «святому отцу»?
Внутри всё оборвалось. Падре Чезаре. Рафаэль никогда не упускал случая напомнить мне о нём, каждый раз тоном, полным скрытого презрения. В его глазах была тень дикой ревности, и хотя я отрицала его слова, Рафаэль слишком хорошо умел смотреть в душу хитрая тварь — он всё знал.
— Прекрати, Рафаэль. Она не могла уйти к нему. А если и пошла, то он бы ее отправил домой, — ответила я, настаивая до конца. Хотя в душе тлела уже другая, страшная мысль, подкрадывающаяся, как змея. Что, если Рита действительно у него? С ним?
Рафаэль наклонился, всё так же сверля меня глазами, приближаясь вплотную. Терпкий запах его одеколона резал и заставлял виски пульсировать от боли, я почувствовала, как по руке пробежала дрожь.
— Отправил домой, говоришь? — Голос его был как яд, проникающий под кожу. — Анжелика, ты ведь не дура, хотя иногда я в этом сомневаюсь. Падре Чезаре, как ты называешь его, может быть кем угодно, но это для тебя. Для твоей милой, наивной сестрицы он — «святой отец». И как бы ты ни старалась отрицать, она доверилась ему. А он мог воспользоваться этим доверием… и увести её к чёрту.
Каждая тела клетка сжалась от гнева и страха. В сердце росло непонимание, боль от собственной беспомощности. Я вскинулась, готовая закричать, но понимала, что от этого станет только хуже.
***
В конце тёмного коридора, как призрак, стояла Изабелла. Замершая, словно она уже не существовала в этом мире, лишь бледная тень её прежнего облика. Взгляд — пустой, тёмный, безжизненный — будто бы потухшая свеча, погасший огонёк надежды. В уголке рта тянулись морщинки боли, вокруг глаз темные круги. Изабелла словно перестала дышать, не замечала ничего, кроме собственного ужаса. Лицо её застыло маской, но я видела, как слабая дрожь от напряжения передавалась на пальцы, вцепившиеся в парапет второго этажа, побелевшие и напряжённые до боли.
— Это не может быть правдой… — прошептала она, тихо, почти беззвучно, и голос её превратился в шелест, хриплый и сломленный, будто кто-то заживо срывал с неё кожу. — Рита… она не могла уйти к падре. Не к нему, он не такой человек!
Но Рафаэль уже стоял рядом, за её спиной, холодный, как камень, с насмешливой усмешкой, словно оскал — уверенный, ледяной, лишённый всякого сочувствия. В его глазах — презрение, колючий, холодный огонь, от которого хотелось зажмуриться, не видеть больше ничего.
— Тебе ли судить о людях, Изабелла? — его голос впивался в комнату, как холодный клинок, заставляя Изабеллу вздрогнуть. — Ты, которая отдала Анжелику мне, наплевав на ее чувства? Так вот, твоя Рита доверилась другому мужчине. Если она у него, то благодарить за это ты можешь только свою собственную глупость. Неизвестно, что он делает с ней сейчас и где он ее держит.
Каждое его слово заставляло Изабеллу вздрагивать, как от ударов, раскалывающих последние иллюзии на куски. Когда я это услышала, то подскочила к ним.
— Как ты смеешь?! — я сорвалась на крик, не выдержала. Воздуха не хватало, сердце билось в груди как раненая дикая птица. Я шагнула к нему, стараясь удержать дрожь в голосе. — Какая же ты скотина. Не суди всех по себе. Ты не знаешь падре Чезаре!
На его лице мелькнула искорка едкого самодовольного презрения. Губы дрогнули в усмешке, уголок рта скривился, и в этот миг я поняла, что он наслаждается этим моментом, вбирает боль Изабеллы, моё отчаяние.
— Напротив, я знаю, Анжелика, — с ледяной уверенностью произнёс он, глядя мне в глаза, пронзая, не оставляя места сомнениям. — Я слишком хорошо знаю. И если ты сама не видишь очевидного, значит, ты ещё глупее, чем я думал.
Рафаэль направился к двери. Оставив нас в удушливой, сгущённой тишине, повернувшись он холодно сказал последнее, тяжёлое слово, словно приговор:
