Все мое тело поглощено тем, как он трахает мой рот, пока мои губы не распухают и не начинают болеть при ответном поцелуе, не смотря на то, что мое тело требует большего. Когда я начинаю ясно ощущать вкус крови от его или моих губ, а может от обоих, я отклоняюсь назад, тяжело дыша, замечая, что порез на его губе кровоточит. Он целовал меня до крови. Я тихо вздыхаю и нежно лижу его, он постанывает с закрытыми глазами. Он проводит пальцами по моим волосами и притягивает мое лицо к себе, укладывая в сгиб между плечом и шеей, лаская меня. Его грудь тяжело и быстро вздымается подо мной.
Простыни где-то в наших ногах, но он такой горячий, что я прижимаюсь так плотно, как могу и засыпаю. Шевельнувшись посреди ночи, я просыпаюсь от странного нового ощущения мощной руки, обхватывающей меня прижимающей к пригретому мной местечку возле него. Мои конечности покалывает, когда я заглядываю в его лицо и понимаю, что нахожусь с ним в постели. Он спит или так, кажется. Он поворачивает голову, приоткрыв глаза, видит меня, снова целует мои губы, мягко облизывая их, после чего откидывается назад, прижимая нос к моим волосам, прижимая меня к себе.
Сейчас мы летим в Денвер.
Пит и Райли сидят впереди с Дианой и Люпом, а мы в задней части самолета с Ремингтоном. Он сидит в наушниках, но я нет, пытаясь услышать накаляющийся разговор Пита и Райли. Реми не тренировался четыре дня, даже когда Райли разбудил нас этим утром. Я ушла переодеться и ждала внизу, но Реми не появился. Он не выходил из своей комнаты все эти последующие дни.
В отличие от меня.
Что-то происходит между нами, и я боюсь дать этому название. В течение последних четырех дней он приходил. Чтобы забрать меня из моей комнаты и уносил в свою, а в последнюю ночь я даже осталась в ней на весь день.
Мы целуем друг друга, как будто ждем этого в течение всего дня, что в моем случае — чистая, правда. Мелани написала мне после той пьяной смски о том, что я собираюсь заняться сексом с Реми. Она хочет знать, оседлала ли я Реми. И я просто не знаю, чем мы занимались, но то, как он целовал меня, заставляло чувствовать, что я его слабость, и он балдел от меня. Как только мы добирались до кровати, его рот сливался с моим, и он не отпускал меня. Его руки держали меня прижатой к его телу, как будто я была его опорой. Я чувствую себя его якорем, а его таким сильным и возбужденным, будто в свободном падении.
— Его баллы не смогут удерживать его на первом месте все время, — бормочет Райли, и без сомнения, в его голосе присутствует обреченность. — Он уже опустился на второе место, на очереди третье. Ему нельзя терять ни одну ночь, и он больше не может пропускать бои.
Расстегнув ремень безопасности, я, нахмурившись, направилась к ним.
— Что происходит? — я оставалась стоять в проходе, упираясь плечом на спинку сиденья Дианы.
— Реми больше нельзя пропускать бои. Всё зависит от баллов на этом чемпионате, и если мы хотим оставаться на первом месте, то ему больше нельзя их пропускать, и он, само собой разумеется, не может себе позволить проиграть.
— Он не ест, — с сожалением произнесла Диана.
— Он не тренируется, — резко добавляет тренер.
— И его глаза до сих пор темные.
Я бросила сердитый взгляд на Пита и поняла, что да…в последние дни глаза Реми действительно выглядят темными. Но мы также и не спали. Мы просто целовались, как ненормальные всю ночь, и наши тела были возбуждены, и мы заказывали обслуживание номеров, так как я никак не могла заставить его согласиться, чтобы кто-то из его команды вошел в номер. Я смотрела в их мрачные лица, и Райли покачал головой.
— Если он выйдет на бой с такими темными дьявольскими глазами, одна маленькая его часть будет не согласна с тем, что говорит рефери, и его могут взять и исключить к чертовой матери.
Я нахмурилась.
— Не смеши меня. Он знает правила. И он не машина тренироваться 24 часа 7 дней в неделю. Дай ему восстановиться. Он тренируется даже по воскресеньям, он близок к тому, чтобы перетренироваться. Любому спортсмену нужен перерыв.
— Рем не любой спортсмен, если он не будет тренироваться, он потеряет ловкость, — говорит мне Пит.
Я закатываю глаза, сытая по горло уже этими недовольствами. — Что-то мешает ему поддерживать ловкость?
— Вообще-то да. Тишина и покой. Он ведь не превращается в последнее время в монаха, не так ли?
По правде говоря, я не понимаю что плохого в том, чтобы он взял тайм-аут. Некоторые из моих друзей-спортсменов чувствуют себя абсолютно подавленными и разбитыми после соревнования. Если подняться слишком высоко, придется падать, и нейротрансмиттеры [1]иногда тоже работают по-дурацки. — Послушайте, ваше тело может выполнить только ту нагрузку, какую способно выдержать. И что, что он пропустил бой? Подумаешь! Его силы улучшатся за эти пару дней, и он надерет задницу в Денвере.
Они не отреагировали и просто изучающе глазели на меня в тишине. И я знаю, что им было очень интересно, что же происходит между нами, с тех пор как Ремингтон стал относиться ко мне так по-собственнически: при нашем разговоре с Питом, и даже когда Райли предложил помочь мне с чемоданом несколько часов назад. Реми просто схватил его и спросил, неужели у него не было больше других дел, как стоять и смотреть на меня.
Да, они выглядели так, будто безумно хотели знать, что же происходит между Ремингтоном и мной. Но так как даже я не знаю этого, я думаю, нас всех это интересует.
Вздохнув в тишине, я повернулась, чтобы пойти обратно, и когда я это сделала, пришло осознание того, что я застала его наблюдающим за мной.
В его взгляде есть что-то очень мужское, когда он наблюдает, как я возвращаюсь. Это мрачный, собственнический взгляд, и он вызывает небольшую пульсацию, проходящую по всем моим нервным окончаниям. В голове вспыхнули воспоминания четырех дней, которые мы провели в президентском люксе, в котором мы закрылись от всего мира. Я чувствую себя как в мультфильме Красавица и Чудовище, за исключением того, что я по своей воле заперлась с моим чудовищем, чтобы он мог целовать меня, не проявляя чувств, и он — красивое существо, которое мучает меня желанием его.
Я чуть ли не стону, вспоминая это. Руки Реми скользят вверх по моей шее. Его глаза наполовину закрыты, когда он смотрит на меня сверху вниз. Наше прерывистое дыхание. Его рот горячо, влажно и бесстыдно целует меня. Он целует только мой рот, шею и уши. Он облизывает и пробует на вкус, и заставляет вспыхнуть всем разновидностям чувств в моем теле.
Я помню стоны. Помню, как он протяжно смеялся в мои губы и то, как он становился очень серьезным и горячим, когда возвращался опробовать меня, и посасывал мою нижнюю губу, затем покусывал и посасывал кожу на моей шее. Я помню, как его тело прижималось к моему, и, как моя киска пульсировала, чувствуя близость его эрекции. Наши языки. Горячие и отчаянные, дразнящие и исследующие. Всё о чем я могу думать — это то, как я его хочу. Мне кажется, я умоляла его прошлой ночью:
