— Она получает удовольствие от каждой минуты, не считая того, что никак не может избавиться от одного настырного поклонника.
— Мужчины или женщины?
— А ты как думаешь? — сухо спросил он.
Улыбнувшись, она оставила его за компьютером, а сама пошла наверх, чтобы переобуться в поддельные угги[5]. Она уже настолько растолстела, что могла натянуть их, только лежа на кровати и задрав ноги вверх. Спенс очень развеселился, когда застал ее в такой позе на выходных, и, похоже, ребенку это тоже очень нравилось, судя по тому, как он вертелся у нее в животе и, вероятно, потешался над ней.
— Тебе хорошо смеяться, тебе-то тепло и уютно, — шутливо поругала она его. — А на улице жуткий холод, так что я без этой обуви — никуда.
Она не была уверена в том, что он действительно икнул, но по ее ощущениям, это было именно так, и она нежно помассировала себе живот, словно могла помочь ему задержать дыхание.
— Чуть позже я напишу тебе чудесное письмо, — пообещала она Заку, — расскажу обо всех новостях у папы и о нашей поездке на рынок с Дэвидом, где мы хотим купить твою самую первую новогоднюю елку. Мы сделаем фотографии (я вставлю их в книгу, которую уже начала писать для тебя), так что ты сможешь увидеть себя в виде большой шишки вместе со мной и папой на твоем первом Рождестве в окружении кучи прекрасных подарков от Санта-Клауса.
В письме она не станет упоминать о том, что произошло в доме ее родителей, потому что это слишком ужасно. Она готова почти на все, лишь бы удостовериться, что Зак никогда не узнает об этом. Вообще-то Никки уже решила, что будет удалять все электронные письма, которые пришлют ей родители, стирать все СМС, не читая, и игнорировать их звонки, потому что для нее не было ничего важнее, чем защитить Спенса от их совершенно отвратительных инсинуаций.
В рождественский вечер, когда в камине лениво вздыхал и потрескивал огонь, а пол в комнате был покрыт разбросанными подарками и оберточной бумагой, мобильный телефон Никки запищал — ей пришла СМС.
— Кто это может быть? — раздраженно проворчала она, не желая менять удобное положение, которое она с трудом приняла на диване рядом со Спенсом.
— Не обращай внимания, — вяло буркнул он.
Приоткрыв глаза, она посмотрела на остальных. Дэвид растянулся на полу и крепко спал, его голова покоилась на ярко-оранжевой мягкой игрушке в виде страуса. Дэн свернулся калачиком в кресле, его бумажный колпачок сдвинулся под углом и дрожал при каждом новом приступе тихого храпа. Их рождественский ужин состоял сплошь из одних соблазнов: жареная индейка, пастернак с сыром, соте из белых кореньев и моркови, а также огромный рождественский пудинг, купленный в «Фортнум энд Мейсон». Все они так плотно поели, что Никки уже начинала сожалеть об опрометчивом решении устроить вечеринку. К счастью, всех остальных они пригласили на десять, поскольку надеялись, что к тому времени уже отойдут от утренней эйфории, когда открывают подарки, готовят угощение и принимают звонки от родных и друзей.
Когда ее мобильный телефон снова запищал, а на телеэкране запрыгали двести два далматинца, которых никто уже не смотрел, она поняла, что у нее действительно нет сил встать и подойти к столу. Кроме того, если бы она все-таки встала, то могла бы почувствовать себя обязанной начать убирать со стола, а мыть посуду — обязанность Дэвида и Спенса, поскольку потрясающий банкет из обычных продуктов стряпали они с Дэнни.
Когда телефон пискнул в последний раз и сдался, она поплотнее прижалась к Спенсу и закрыла глаза. Наверное, это просто очередное поздравление, десятки которых они уже получили от старых университетских друзей и новых знакомых; или кто-нибудь спрашивал, может ли он привести с собой на вечеринку друга, — в общем, ничего срочного.
Она что-то сонно пробормотала и вдохнула чудесный мужской запах, исходящий от кожи Спенса. Было так приятно и удобно лежать на диване в комнате, где находились четыре самых дорогих для нее человека, если считать Зака — а как его не считать, тем более что сегодня он был особенно активен. Сейчас он, кажется, успокоился: его, несомненно, ошеломило такое количество пищи и глоток вина, которые хлынули на него. Должно быть, его словно накрыло лавиной, улыбнулась она про себя и нежно погладила живот, будто пытаясь успокоить его.
Миссис Адани подарила ей еще одну книгу индийской поэзии, и Никки с нетерпением ждала момента, когда завтра уединится со сборником, пока другие будут маяться похмельем или наберутся смелости и пойдут гулять вдоль канала Даунс. Позже они планировали встретиться со всеми на «Фабрике», если она будет открыта. Если же нет, они вернутся домой и останутся там: таковы были их приблизительные планы на все время до Нового года, когда Спенс и Дэнни должны будут вернуться в Лондон, а Дэвид полетит в Париж снимать кулинарное шоу. Она задавалась вопросом, чем займется Кристин, ведь ее эпизод в «Чисто английских убийствах» уже был снят. Собирается ли она возвращаться в Бристоль или решила снова навязать свое общество Сэму и Кайле в Воксхолле?
Когда телефон запищал в очередной раз, Никки не разомкнула глаз, словно пытаясь отгородиться от мира в лени, счастье и довольстве, которые насыщали воздух таким же теплом, как и огонь в камине. Единственное, что могло быть еще более замечательным, чем нежиться в сладкой полудреме сейчас, — это смотреть, как маленький Зак довольно сопит на груди отца или дрыгает ножками в симпатичной плетеной корзинке, которую купил Дэнни, пытаясь рассмотреть горы игрушек, которые Санта-Клаус сложил под елкой. За всю свою жизнь Никки не видела такого количества подарков для одного-единственного человечка, при том что они со Спенсом купили всего лишь несколько из них. Главным образом их подарили друзья и соседи, которые заходили к ним на протяжении всей недели и приносили открытки и пакеты в ярких упаковках. В них оказались потрясающие комбинезончики, музыкальные карусельки, ходунки, зубные кольца и еще много других полезных вещей. Эта щедрость была просто удивительной и так растрогала Никки, что она в конце концов расплакалась.
— Ну вот, опять гормоны, — поддразнил ее Спенс.
Она рассмеялась, обняла его и отказалась поддаваться грусти или гневу из-за того, что единственными людьми, которые не приложили никаких усилий, чтобы порадовать ребенка на Рождество, были ее родители. Никки старалась не думать об этом факте, который бросал тень на прекрасный во всем остальном день.
Незаметно для себя она невольно погрузилась в мысли, как они сами провели этот день. Скорее всего, пригласили друзей к себе на обед, так как мама любит готовить; а возможно, пошли в гости в дом, где нанят целый штат прислуги и где собралось много раскрасневшихся близких и дальних родственников, и была новогодняя елка до самого потолка. Интересно, что они говорили тем, кто спрашивал о ней? Рассказывали им страдальческим голосом, типичным для большинства родителей, что она решила стать независимой и потому не приехала домой на Рождество в этом году? Или, возможно, солгали, сообщив, что она уехала кататься на лыжах или заниматься альпинизмом в Азию или в какое-нибудь другое не менее экзотическое место? Она не могла себе представить, что родители кому-то признаются, что она беременна и сидит дома, в Бристоле, с отцом ребенка, который вырос в южном районе Лондона и отец которого, хоть и давно уже умер, был страшным преступником. Ей было интересно, вспоминали ли они сегодня о ней. По крайней мере, на прошлое Рождество, которое она тоже провела со Спенсом, пока они отдыхали на Барбадосе, они позвонили, чтобы пожелать ей счастья и поблагодарить за подарки, которые она им послала. В этом году не было никакого обмена открытками или подарками, телефонными звонками или СМС. Нельзя сказать, чтобы Никки этого очень хотела, но ей все равно было больно знать, что родители даже не попытались связаться с ней.
