В голубых глазах Стеллы мелькнуло подозрение.
— Ты хочешь сказать, Майкл впервые услышал о помолвке сегодня вечером? В это трудно поверить, Джорджина. Твой дядя, может быть, и негодяй, но отнюдь не дурак, и сегодня он имел вид человека, почувствовавшего наконец облегчение, а не потрясенного удивительным известием. Ты говоришь мне правду?
Платье выпало из онемевших рук Джорджины, она отвернулась, пряча взгляд от проницательных паз матери; было бесполезно обманывать ее, дочь знала это и никогда раньше даже не делала таких попыток.
— Голубка моя, — голос Стеллы поразительно изменился, и Джорджина отреагировала на его тепло, как цветок на солнце. Едва мать раскрыла свои объятия, она бросилась в них с долго сдерживаемыми рыданиями, которые говорили о многом.
Стелла долго гладила ее волосы, прижимая к своей груди и словно желая оградить от всех жизненных тревог и волнений. А во взгляде, устремленном поверх склоненной головы дочери, любой из ее соперников заметил бы победный блеск.
— Тише, тише, моя сладкая, — шептала она. — Ни один мужчина не стоит этих слез. Давай вытрем глазки, и ты обо всем мне расскажешь.
Но даже перед родной матерью Джорджина не могла облегчить свою израненную душу, никому она не могла признаться в том, что отчаянно полюбила Лиана Ардулиана, что он знал о ее любви, но отверг самым безжалостным образом. Стелла спокойно ждала, когда дочь заговорит. Но вот рыдания смолкли и слезы ужи высохли на щеках, а Джорджина продолжала молчать. И тогда Стелла, наклонившись, прошептала на ухо дочери:
— Ты любишь его, не так ли, моя голубка? — Джорджина невольно вздрогнула, и мать продолжала:
— Я бы сделала все, чтобы уберечь тебя от этого, дитя мое. Много лет назад, испытывая такие же муки, я не думала, что моя дочь будет нуждаться в сочувствии, которое я нашла у твоей бабушки. Ей тоже довелось узнать сердечную боль, когда она открыла в мужчине, которого любила, равнодушие и эгоизм. Вместо любви, в существование которой верила, она обнаружила только холодный расчет и эгоизм, чего не разглядела сразу. О, я не отрицаю, ирландцы могут быть неотразимыми и обаятельными — разве то, что я вышла замуж за твоего отца, не служит доказательством этого? Но весь их блеск слетает, как старая краска, едва они добьются своей цели… на смену любви к нам приходят сожаление, разочарование… которые длятся всю жизнь.
Она обняла поникшую Джорджину и грустно посоветовала:
— Забудь о нем, голубка, забудь сейчас, пока не поздно! Вернемся в Штаты, где ты будешь в безопасности и где его чары окажутся бессильными. Работа прекрасное средство от печали, поверь мне, я знаю!
Сильной рукой она взяла Джорджину за подбородок и приподняла ее голову, так что смогла увидеть себя в полных боли серых глазах, казавшихся еще более темными, чем мятущееся внизу под окном море.
— Обещай мне, что ты вернешься, Джорджина, пожалуйста, обещай!
Слишком измученная, чтобы сопротивляться, Джорджина кивнула. Глаза ее наполнились слезами, а голос прозвучал хрипло, когда она, преодолевая боль, сквозь застрявший комок в горле едва выговорила:
— Я рада, что ты приехала, мама. Мне нужна твоя сила; мне необходимо только немного времени, чтобы придти в себя и снова стать, как ты, сильной.
У Стеллы от жалости заныло сердце, когда Джорджина усталым движением убрала с лица прядь волос; силы ее были на исходе, она чувствовала себя побежденной.
— Какая же я дура! — задыхаясь, сказала Джорджина. — Зная заранее, что он станет играть мной, используя в корыстных целях, я не смогла преодолеть своих чувств к нему. Даже узнав, что Дейдра имеет на него право, я все еще лелеяла надежду завоевать его любовь. Можно ли быть глупее? — горько повторила она. И если даже бы он ответил на мою любовь, разве могла бы я уважать человека, способного проводить дни в бездельи, нежась в лучах меркнущей славы предков, вместо того, чтобы использовать свои способности на благо процветания родины, которую он якобы любит? Девиз его рода: «Мы смеем все!» — она принужденно рассмеялась, но смех вдруг оборвался. — Его следовало закончить так: «Только бы не трудиться!»
Джорджина слепо уставилась в пространство. Ее слишком занимали собственные горестные мысли, чтобы она могла заметить, как вздрогнула и удивленно посмотрела на нее мать при последних словах. Но Стелла давно научилась владеть собой и брать ситуацию в свой руки. Она как бы между прочим спросила:
— У Лиана нет работы?
— Нет, он ни разу о ней не упоминал, — Джорджина подавленно помолчала. Насколько я знаю, он проводит все свое время здесь, на Орлином перевале, мечтая о несбыточном. Он полон вечного оптимизма и убедил своих людей в том, что просто сидеть сложа руки и ждать чуда достаточно, чтобы это чудо свершилось!
Стелла спрятала торжествующую улыбку, тронувшую ее губы. Полная энергии, готовая действовать, она поднялась на ноги и потянула Джорджину за собой.
— Значит, так! Завтра утром, как можно раньше, мы отправляемся в Штаты, уверенно заявила она. — В нашей семье история повторилась дважды, но на третий раз мы сами построим собственную судьбу. Мы говорим прощай Ирландии, а возлюбленному ирландцу — прощай навсегда!
Джорджина вымучила согласную улыбку, но про себя суеверно подумала: как осмеливается ее решительная храбрая мать бросить такой вызов богам?
Стелла не испытывала желания снова сойтись в схватке с Лианом, под его острым взглядом она неважно себя чувствовала, и ей вовсе было не по вкусу, что последнее слово в спорах всегда оставалось за ним. Она решила не выходить из своей комнаты и попросила Джорджину извиниться перед Дейдрой.
— Скажи ей, голубка, что я страшно устала и не могу спуститься, — велела она, снимая платье и надевая толстый стеганый халат. — Но я была бы благодарна, если бы ты выпросила у этой с ястребиным взглядом экономки стакан горячего молока.
Джорджина помедлила у двери и, слабо улыбнувшись, возразила:
— Ты о Кейте? Стоит только тебе узнать ее поближе, мама, и ты поймешь, как она добра. Стелла состроила гримасу:
— Я поверю, дитя мое, если ты принесешь мне молоко.
Легким шагом Джорджина прошла по слабо освещенному коридору, хранящему мрачное молчание, к лестнице. Тихие голоса из холла снизу заставили ее задержаться. Она смертельно устала, и все, чего ей хотелось, это отнести молоко матери, побыстрее добраться до своей постели и заснуть. Не желая ни с кем встречаться, она спряталась в полутьме, ожидая, пока говорящий уйдет. Осторожно вытянув шею, она заглянула вниз. Из холла все еще доносился гул голосов, сопровождаемый слабым запахом особого сорта сигар, аромат которых ей был так мучительно знаком и напоминал только об одном человеке. Голоса становились все отчетливее, и в центр зала прошла Дейдра с Лианом; ее лицо было спокойно, а рука Лиана лежала на плече девушки, как бы защищая ее. Джорджина отпрянула, словно от опасности, сердце готово было выскочить из груди.
