А Кирилл? Тоже Алексеевич, который. Тогда казалось большой удачей, что он обратил на пацана внимание. Серёга мнил, что за заслуги и старательность его отметили. К двадцати годам он вообще-то уже не был таким желторотым и бесполезным. Кое что в жизни понимал и умел как уж вертеться. Тем более, что было ради кого. Ради Юльки и Насти, ради неродившегося сына, ради семьи, ради их безбедного и счастливого будущего. Ради всего этого он и продался с потрохами Кириллу. Вот только будущего не стало в итоге и, получается, не было никакой удачи. Это не он продался, а его просто подтянули поближе, чтобы… Чтобы поставить еще одно фото на стол.
Сергей наивно считал, что это счастливый случай свел его с таким большим и нужным человеком, а вышло, что этот «случай счастливый» просто опять наблюдал из-за кулис.
Пока в один из вечеров за ужином все обсуждали и решали дела, Максим Алексеевич спокойно без палева забавлялся с Серегиной дочкой. А спустя несколько дней уже прощался с ней навсегда… Да, и на похоронах он тоже, конечно же, был… Там все были…
Стемнело, когда Сергей с бутылкой какого-то пойла, вытащенного из бара, стукнул в дверь к Славке.
— Выйди, — позвал он его.
Молча спустились к берегу. Океан по-прежнему бесновался.
— Давай просто посидим как мужик с мужиком, — попытался пошутить Серёга, усаживаясь на песок. — Что-то херово мне… хочу нажраться в дрянь, как последняя скотина.
Славка хмыкнул, присел рядом:
— Да уж, Серёг, я, конечно, не гурман, и ничего в зайчатине не понимаю… Но тебе не кажется, что это уже перебор? Так убиваться из-за царапины?!
— Какой царапины? — Сергей взял бутылку, пустым взглядом пробежался по этикетке, пытаясь разглядеть что-то в темноте, и взболтал, — А-а, ты про Дашку, что ли? — вдруг до него дошло. — Да, не, — отмахнулся, — нормально все. Уже как конь скачет. Заживет, как на собаке.
— Хм. Ну, давай, раз скачет… Разливай…
Выпили по одной, покурили в тишине.
— Ты знаешь, кто мой отец? — наконец спросил Сергей.
— Кто?
— Ну да, кто? — он тяжело посмотрел на Славку. — Ты его знаешь?
— А, вон что за беда, — друг с досадой выдохнул и зашуршал пачкой сигарет, хотя его окурок от прошлой сигареты вот только пару минут как отлетел вдаль маленькой стремительной искрой и погас в темноте. Потом долго возился с зажигалкой — не мог зажечь. Ветер задувал огонь, а Славка щурился и бесконечно чиркал. Справившись, глубоко затягиваясь курил и снова молчал. Сергей ждал. — Ну, знаю, и что? — все же отозвался он.
— Что? Да ничего! Ерунда, честное слово, — вяло вспылил Сергей.
Слава посопел и недовольно высказал:
— Серый, тебе не кажется, что ты уже большой мальчик, чтобы сопли размазывать по этому поводу? Какая сейчас разница?
Сергей пожал плечами:
— Большой, — кивнул задумчиво, — теперь большой. И разницы теперь точно никакой. Но в шестнадцать лет вообще-то самое то было, чтобы размазывать сопли. Нет? — упрекнул, как будто друг был виноват в том, что он вырос безотцовщиной. — Только вот некому мне их было мазать. Некому. Понимаешь?
Славка опять на некоторое время затих, разговор ему не нравился. Ввязываться в чужие семейные передряги ему не хотелось. Взлохматил раздраженно волосы:
— Не знаю. Честно — не знаю. Не мне судить. Правильно?
— Ну да, не тебе, — согласился Сергей. И в самом деле, что друг, выросший в полном достатке, в полноценной семье мог в этом понимать, — но мог хотя бы сказать, раз знал, — разочарованно сплюнул и потянулся за бутылкой, — ну, типа как друг, предупредил бы. Я себя таким идиотом сейчас чувствую. Разыграли, как пацана.
— Типа друг? Я — типа? — хмыкнул обиженно Славка. — Да я сам перед отъездом только узнал. Машка сказала. Сказала, что к отцу твоему едем. Но, в принципе, я что-то такое и предполагал — уж слишком близко тебя притягивали. Хотя больше на Кирилла, конечно, думал.
— Кирилла? — хохотнул Серёга. — Ты же знаешь, как он меня пиздил! Кто своих детей так бьет?
— Ну… Было вроде за что… Не просто же так.
— Было… — Сергей снова задумался. Избивали его, само собой, за промахи, но жестоко. Что тесть, что, как выяснилось — дядька, на рукоприкладства не скупились. Сергей мало знал о родительской любви и заботе, но совершенно не такой он себе ее представлял. Непутевый братишка Не́кит зихерил порой похлеще, однако ему физиономию никто из родных портить не пытался. Так лишь — побухтят, максимум покричат — вот и все воспитание.
— Ну, как бы бьет — значит любит! — заметил, подливая еще масла в огонь Слава.
— Иди нах, с такой любовью, — послал его Сергей.
Опять выпили. Снова молчали. Шумели только волны, громыхая о берег.
— Знаешь, Серёга! Если разобраться и на все не предвзято посмотреть. Не предвзято, — подвыпивший Славка вдруг оживился. Алкоголь пробил, наконец, его на разговор. — Ты вот готов был в шестнадцать лет поменять страну и родителей? Да и опять же этому… — он помешкал припоминая имя еще одного новоявленного братца Сергея, — Даньке — Дэну, сколько тогда было? А тут ты… Я так думаю, он боялся. Ну, отец твой. Тупо боялся. За семью. Хер знает, Серёга. Это все так… Да и нефигово ты жил, надо сказать, все это время. Ну, нет разве?
— Да уж… нефигово…
Всем бы такую нефиговую жизнь прожить…
Сергей спал, развалившись поперек кровати. От него невыносимо несло перегаром — он сам это чувствовал.
— Ты такой алкаш, — услышал он сквозь сон. Ласковые руки приятно прошлись по волосам.
— Заяц! — позвал он.
— Я здесь, — Дашка легла рядом, обняла.
— Заяц! Меня развели, как пацана. Представляешь?
— М-м-м.
И снова нежные касания по волосам.
— Дашка, ты меня любишь, что ли?
— Люблю, — легкий поцелуй коснулся губ, — ужас как ты напился. Спи.
— А я тебя нет. Я Юльку люблю, — прошептал он, — мою самую лучшую на свете, самую красивую малышку. Ты не представляешь, как я ее люблю, Заяц.
— Спи, — снова повторила она, продолжая гладить.
Так закончился их рай. На следующий день Сергей и Даша вдвоем улетали первым свободным рейсом. Максим Алексеевич лично провожал их в аэропорт.
— Очень приятно было познакомиться и пообщаться, — сказал он, смущаясь.
— Мне тоже, — ответил Сергей. — В самом деле — приятно. Только немного поздно.
— Лучше поздно, чем никогда, — отозвался тот.
— Тоже верно…
— Приезжай в любое время, буду рад видеть, ну или хотя бы звони.
— Ладно, возможно, как-нибудь…
— Буду ждать.
— Пока.
— Пока.
Они сидели в буферной зоне и ждали посадку.
— Кто такая Юля? — почти равнодушно спросила Даша.
Сергей удивился, это было очень заметно — замер настороженно.
— С чего ты взяла?
— Ты сегодня всю ночь ей в любви признавался.
— Заяц ревнует?
— Интересуется.
— Я же сказал, что моя личная жизнь тебя касаться не должна, — голос Сергея похолодел.
Больше Дашка не произнесла ни слова.
Молчала она, и когда объявили посадку, и когда взлетали. Особенно легче стало молчать, когда ее снова начало дико тошнить. Часто сглатывая, она прикрыла глаза и пыталась уснуть. Впереди предстояло двенадцать часов мучения.
— Ты решила объявить бойкот? — проворчал Сергей и положил её голову к себе на колени. Вызвав стюардессу, на ломаном английском попросил пакеты, воды и плед.
* * *
Перрон. Поезд скоро отправлялся. Между ними так и стояла некоторая отчужденность. Дашка, после перелета бледная и осунувшаяся, ежилась от вечерней прохлады, создавая вид жалкого бездомного котенка. Сергей тоже уже вторые сутки был не в настроении.
— Давай, Заяц. Маме, папе — привет. Веди себя хорошо, ни с кем не трахайся. И бросай обижаться. Даже если бы ты был самый обалденный Заяц в мире, тебе бесполезно конкурировать. Юлька — моя дочь, логично, что я ее люблю. Так? — Дашка кивнула, подняв на него растерянные раскосые глаза. — Эх ты, Заяц! — он чмокнул ее в приоткрытые губы и крепко обнял, — увидимся осенью.
