Любовь по смете не проходит (СИ) - Винд Дасти

— Какой огромный, — тихо заметила я. — Как только сохранился здесь.

— Каменный, поэтому и стоит, — Женя выехал на встречку, объезжая разлегшихся на нашей полосе коров. Собственно, кроме коров и нас на дороге никого не было. Шершнев сбросил скорость, и мы медленно вкатились в Закатное.

Я успела забыть, как хорошо тут, за городом. Как тихо меж дворов, как зелено у околицы. Дети, родителями свезенные на время каникул к бабушкам, сидели на стволе спиленного дерева и с аппетитом трескали августовские яблоки. Лениво, нехотя брехали собаки. Само время здесь было тягучим, неспешным, словно вязнущим в душном, летнем мареве.

Мы проехали мимо административного здания — единственной здесь трехэтажной постройки, и свернули к абрикосовому саду, за которым высился храм. У калитки нас встретила худощавая женщина в платке. Про платок я тоже не забыла, но пока только накинула его на плечи, чтобы надеть уже в храме.



— Здравствуйте, — женщина улыбнулась нам. — Хорошо добрались?

— Добрый день. Хорошо, без приключений, — ответил Женя.

— Тогда идемте. Отец Николай и Федор Сергеевич вас ждут.

Федор Сергеевич оказался главой местной администрации — краснощекий, маленького роста толстячок с белыми усами. Вместе с отцом Николаем — молодым, не старше Жени, священником, они ждали нас у широкой длинной лестницы, ведущей в храм. Двери храма были открыты, и даже с такого расстояния изнутри веяло прохладой.

Женя отдал мне рабочий фотоаппарат, и мы вместе со старостой и священником приступили к обходу.

Здание было огромным — гораздо больше многих городских церквей. Фрески центрального нефа были сильно испорчены, почти не видны. Женя спросил о старых фотографиях, которые могли помочь с восстановлением, и Федор Сергеевич сказал, что все документы у него в кабинете, куда и пригласил нас после осмотра.

— Как здесь все увидите, милости прошу ко мне. Чаю попьем с пирогами и вареньем. Абрикосовым.

Конечно, при том объеме работ, что здесь следовало провести, одного визита сюда точно было недостаточно. Кроме всего прочего, тут имелось несколько пристроев хозяйственного назначения, и от них заказчики вообще хотели избавиться за ненадобностью и порчей общего вида. Я отправилась смотреть один из таких "лишних элементов", оставив Женю обсуждать финансовую сторону дела.

Сарай был деревянным, старым, скособоченным и кустарно приторенным прямо к боку храма. Исправляло весь вид только дерево яблони — единственной среди абрикосов. Двое мальчишек лет восьми, сняв кепки, оглядывали верхние ветки, усыпанные зелено-красными крепкими плодами, и в задумчивости морщили лбы. Между мальчишками примостилась наполовину заполненная яблоками корзина.

— Наверх хотите? — спросила я, опуская фотоаппарат.

— Хотим, — ответил один, почесывая затылок. — Но нам лазить нельзя.

— А лестницы нет?

— Нам не дают.

— Безобразие, — я протянула мальчишкам фотоаппарат. — Держите.

Схватилась за нижнюю, прочную ветку, подтянулась, уперлась ногами в ствол и полезла наверх. Хотела спрыгнуть на крышу сарая, но побоялась — слишком он был старый и кривой. Поэтому, забравшись на хорошую ветку-вилку, я села ближе к стволу и стала скидывать мальчишкам яблоки. Те носились внизу и, смеясь, подбадривали меня. Я так увлеклась, что даже не заметила, как дети собрали полную корзину, и продолжала кидаться яблоками.

Внезапно мальчишек окликнула женщина, которая нас встречала. Я притаилась среди ветвей, и ребята, решив меня не выдавать, что-то прокричали в благодарность, повесили фотоаппарат на нижнюю ветку и, взявшись за ручки корзины, понесли свой ценный груз. Я по-тихому сгрызла пару яблок и, оглядевшись по сторонам, уже приготовилась слезать, как заметила Женю, стоявшего чуть поодаль, спиной ко мне.

Видимо, меня он и искал, потому что крутил головой и переминался с ноги на ногу.

Я сняла с ветки переспевшее, мягкое яблоко и, прицелившись, попала им шефу точно в затылок. Шершнев потер ушибленное место и, обернувшись, хмуро огляделся.

— Привет, босс.

Женя вскинул голову и засмеялся.

— Аня! Что за выкрутасы?

— Будешь яблоко? — спросила я и бросила ему самое красивое, какое смогла найти на ближайших ветках. Женя поймал его и тут же надкусил.

— Ничего так… Кислое.

— Привереда, — заметила я, подбираясь к стволу. Схватилась за ветку и, спустив ногу, ступила на нижнюю.

— Прыгай! — скомандовал босс. — Я тебя поймаю!

— Вот ещё. Я прекрасно могу слезть сама.

— Аня, стой! Там фотоаппарат! Прямо под ногой.

— Блин, где? — я обернулась и, заметив дорогую технику едва ли не у себя под подошвой, мигом одернула ногу. Перебралась на соседнюю ветку, а там вариантов уже не осталось — пришлось десантироваться. Женя, улыбаясь, раскинул руки, а я ни то прыгнула, ни то свалилась на него. Он меня, конечно, поймал, но я, взвизгнув, вцепилась ему в плечи. На миг, кажется, перестала дышать, а потом чуть отстранилась и заглянула в счастливые глаза цвета льда.

Женя замер, запрокинув голову и оглядывая мое лицо.

— Попалась, — сказал тихо и, потянувшись, поцеловал, кисло-сладко, по-августовски, а я, совершенно забывшись, выдохнула ему в губы единственную свою тайну.

— Я люблю тебя.

Он вздрогнул, ступил назад, ещё прижимая меня к себе и, поскользнувшись, повалился вместе со мной прямо в траву.

От неожиданности я вскрикнула и зажмурилась, но со мной ровным счетом ничего не случилось. Женя раскинул руки и отпустил меня.

— Прости, — он сел, потирая спину, и помог сесть мне. — На яблоко наступил. Не ушиблась?

Я резво вскочила на ноги и протянула ему руку.

— Нет. А ты? Больно?

— Сойдет. Послушай, я хотел…

— Ах вот вы где! — к нам, махая руками, подбежал Федор Сергеевич. — А я вас везде ищу! Пройдемте в мой кабинет. На чай. И бумаги вам отдам, все что нашел. И в архиве, и в библиотеке, и у себя… Идемте!

Потом были разговоры про даты, цифры и подрядчиков, потом Жене позвонил тот самый друг, проект которого не допустили к строительству, и мы заторопились обратно. Слова, столь неосторожно оброненные мной, будто забылись, стерлись, не попали в цель. Я старательно скрывала обиду, вела себя непринужденно и просто, но уже не радовал меня букет, увядавший на заднем сидении, а браслет с тремя картинками холодил руку.

Женя молчал. Он словно стал моим судьей, а молчание — приговором.

— Тебя везти к родителям? — только и спросил Шершнев, когда мы доехали до развилки.

— Да, — ответила я, глядя в окно. Мне хотелось домой, потому что там можно было ни о чем не думать. Побыть одной или поиграть с племянниками. Все просто и никаких тайн. Да и четыре часа в дороге наедине с боссом после моего не к месту брошенного признания — та ещё перспектива.



У Жени зазвонил мобильный. Я не хотела слушать его разговоры, но деваться было некуда.

— Привет, мам. Да, работаю. Нет, сегодня не поеду. Завтра… Ничего. Как упаду, так и встану. Нет, я тебя не ненавижу. Прекрати, пожалуйста. Со мной все будет хорошо. И привет отцу.

Он отложил телефон и шумно вздохнул.

— Переживает? — спросила я.

— Да. Умоляет не подходить к лошадям. Хотя сама когда-то нахваливала за успехи и всем рассказывала, какой я талантливый.

— И что случилось?

Женя помолчал, хмуро глядя на дорогу, а потом, снова вздохнув, заговорил:

— Когда мне было пятнадцать, я разбился — упал с лошади во время выступления. Пару дней в реанимации, пара месяцев по больницам… Ничего страшного и ужасного, что навсегда бы изменило мою жизнь, — он пожал плечами. — Мне вообще крупно повезло. Даже страха перед верховой ездой не появилось. Наоборот — я рвался обратно. А родители и тетя засели в глухую оборону. Меня чуть ли не с охраной отправляли в школу, чтобы сам не вздумал поехать на конюшни. Получилось так, что страх появился у них… У матери и у тетки, в основном, тут они были едины. Отец не стремился вникать в наши споры — отдавал бразды правления в моем воспитании женщинам. Короче, к конкуру я вернулся, но много позже. Я понимаю маму и ее переживания. Помню, что она ни на шаг от меня не отходила, когда я неделями отлеживался в палате, помогала заниматься, выполнять упражнения, чтобы быстрее встал на ноги, едва ли не на руках меня носила, но… То время ведь прошло. Я не могу всегда потакать ее страхам.