прежде я не испытывал ревности, но не нужно быть гением, чтобы узнать ее.
Да, я ревновал Уоллес к своему лучшему другу.
Его девушку!
Я ёбнулся. Да, точно.
Тысячу раз успел пожалеть, что поперся вечером в Dairy queen, потому что смотреть на нее, только что трахнутую им было пиздец как херово. Знать, что он только что был в ней; представлять, как она стонала его имя и желать, чтобы это имя было моим.
Меня чуть не стошнило за тем сраным столом.
Долбаная Уоллес!
Чего меня заклинило на ней? Почему именно она?
Как же это бесит!
Злость придает мне энергии – если так пойдет, то я закончу уже к обеду. Я проделал большую работу и это один и единственный плюс в данной ситуации.
Мне становится жарко, и я снимаю рубашку, оставшись в серой майке и джинсах.
Кто-то сигналит за моей спиной.
Я оборачиваюсь, и мои мышцы каменеют, когда вижу машину Райана. Он выбирается из своего Понтиака, широко улыбаясь.
– Здорово, Келлер!
Мы идем навстречу друг другу, и я надеюсь, что моя рожа в этот момент не выглядит как кирпич, но, блядь – какого хера?
На секунду мой взгляд падает на Уоллес, которая осталась в машине и очень старательно не смотрит на нас.
– Какого черта ты шляешься здесь в такую рань? ― грубовато усмехаюсь я, пряча раздражение.
– Мел домой надо отвезти, ― кивает Рай в сторону машины.
Значит, она провела ночь у него. Мне даже думать не хочется о том, чем они там занимались.
– Не знал, что ты нашел подработку.
Он смотрит на дом мисс Глэдис. Я только передергиваю плечами: если мне выпадает возможность подзаработать, я ей не гнушаюсь. У меня нет отца с пригретым местом в Белом доме. Единственный вариант, который вытащит меня из этого города и поможет разбогатеть – футбол.
Без него я – никто.
– Тебе Уоллес сказала? ― недовольно хмурюсь я.
– Мел? ― Похоже, он в замешательстве. ― Нет, чувак, я твою тачку заметил.
Я киваю, но молчу. Мне не нравится выражение, мелькнувшее в его глазах.
Какого хера я заговорил об Уоллес?
– Ладно, не буду тебя отвлекать. Давай, пока.
Мы ударяемся кулаками на прощание, и он возвращается к своей девчонке, а я к работе.
Я ругаю себя за то, что сболтнул о Мел при Рае.
Что, если он заподозрил?
Это будет дерьмово, потому что между нами ничего нет. Если не считать того странного случая в котельной.
Дважды…
И того, что я лапал ее у него дома. Пусть я лишь слегка коснулся ее, но это было чертовски приятно.
Это было настолько необычно, странно хорошо, отчего сейчас мое чувство вины такое, будто уже трахнул ее.
Но этого не было. И не будет.
Я повторяю это каждый раз, пока мазок за мазком наношу идеально ровные полосы краски.
ШЕЙН (2009)
Я бухой. Не в сопли пока ещё – но уже порядком, угощаясь виски из запасов папаши Райана.
Пока все, кто пришел на вечеринку, хлещут халявное пиво, я устроил себе свое собственное небольшое веселье.
Это единственный способ мне быть сегодня здесь, на праздновании дня рождения Уоллес.
Всю прошедшую неделю я игнорировал ее. Я так старался в своем деле, что боюсь, скоро это возымеет обратный эффект – у Райана могут возникнуть подозрения, потому что я ОЧЕНЬ СТАРАЮСЬ НЕ ЗАМЕЧАТЬ ЕГО ДЕВУШКУ!
О, да, я стараюсь, мать его!
Но стоит мне закрыть глаза, как вижу ее чертовы вставшие соски тем утром, и это заставляет подняться определенную часть меня.
Может я и делаю вид, что не замечаю Уоллес, но проблема в том, что кроме нее я вообще перестал замечать что-либо.
Когда Рай сказал, что устраивает у себя вечеринку в честь восемнадцатилетия Мел, мне хотелось сказать ему, что ноги моей там не будет. Но заявить такое без того, чтобы не вызвать у него подозрения просто невозможно.
Я становлюсь сраным параноиком!
Так что сегодня я здесь, прячусь в кабинете мистера Полонски, чтобы не пялится на Уоллес, сияющую и прекрасную рядом с мистером Очарованье.
Какого, спрашивается хрена, она становится красивей день ото дня?
Может мне уже не помочь?
Ладно, тогда я буду просто пить.
Делаю очередной большой глоток из стакана и закрываю глаза, пока тепло опускается по пищеводу. Мой план на сегодня выпить так много, чтобы в голове не осталось никаких мыслей, и я не мог думать о том, чем Рай и Уоллес занимаются в его спальне.
Или еще где-то.
До моего слуха доносится скрип двери, и я открываю глаза. Кресло, в котором я сижу, повернуто к окну и из комнаты меня не должно быть видно, да еще в слабом освещении единственно включенной лампы.
– Теперь слышно, мам? ― спрашивает голос Уоллес.
Я прислушиваюсь и перестаю дышать, боясь себя выдать.
– Всё хорошо, да. Просто людей собралось больше, чем я ожидала.
Видимо, она пришла сюда, чтобы в тихой обстановке поговорить по телефону. Некоторое время Уоллес молчит, слушая мать на том конце линии.
– Нет, не надо просить папу присылать патруль. ― Она вдруг смеется и этот звук так приятен для меня, что я улыбаюсь. Ровно две секунды, пока не напоминаю себе, что это тупо. ― Хорошо, мам. Не волнуйся, буду не поздно. Тоже люблю тебя.
Кажется, разговор окончен. Я жду, что теперь она уйдет, а я останусь необнаруженным. Каблуки Мел стучат по паркету, когда она начинает двигаться. Мой замутненный мозг не сразу улавливает, что шаги приближаются, а не отдаляются.
– Шейн?
Она обходит кресло и становится передо мной, скрестив руки на груди. Ее черное, облегающее платье такое короткое, а ноги на высоких каблуках кажутся бесконечными.
Мой взгляд скользит от ее туфель, по загорелым ножкам и выше, пока не встречается с ее вопрошающими, глубокими синими глазами.
«Глубокими?»
Я что, блядь, серьезно?
– Уоллес.
Я улыбаюсь как придурок, из-за чего она приходит в еще большее замешательство. А я просто рад ее видеть. И еще она красивая. С умопомрачительными ногами. И глубокими, глубокими глазами.
Говорил же, что я бухой.
– Ты подслушивал?
– Нет, я сидел здесь, когда ты пришла и заставила меня слушать, ― поясняю я, размахивая рукой, в которой держу стакан. Хорошо, что уже пустой. ― Это не одно и то же.
– Сколько ты выпил?
Она смотрит на графин, который я оставил на столе. В нем ровно половина.
– Ты не знаешь, сколько там было, и я тебе не скажу.
