меня там, где никто этого не видел.
— Так ты думаешь, Фальконе не знал, что происходит?
— Шлюхи знали и любили меня. Они могли бы рассказать ему об этом.
— Но он бы ничего не сделал, — заключила я.
Гроул пожал плечами.
— Побои сделали меня сильнее. Через некоторое время ты не испытываешь боли, как другие люди. Она становится знакомой, почти как друг. Ты перестаешь её бояться и даже начинаешь любишь.
Это объясняло татуировку на его спине.
Я подвинулась так, чтобы видеть его лицо, и была ошеломлена почти безмятежным выражением его лица.
Я надеялась, что это была идеальная маска, потому что если он действительно был так спокоен во всем этом, у него было мало надежды.
Когда его глаза встретились с моими, я увидела проблеск, трещину в идеальной маске, которую он носил в течение долгого времени, и почти вздохнула с облегчением.
Я положила подбородок ему на плечо, приблизив своё лицо к его.
— Есть и другие вещи, которые делают людей сильными, не только боль. То, что с тобой случилось, ужасно. Кто-то должен был защитить тебя. Все люди, стоявшие рядом, пока тебя пытали должны сгнить в аду.
— Тебя не должно это волновать, — пробормотал Гроул.
— Знаю.
Больше я ничего не сказала. Меня это действительно волновало?
Мужчина, находившийся передо мной сегодня не заслуживал моей жалости или помощи. Он больше не был беспомощным мальчишкой. И все же часть меня сочувствовала ему. Я ничего не могла с собой поделать.
Несколько мгновений мы смотрели друг на друга, и невысказанные слова, казалось, повисли в воздухе между нами. Я была так близка к разрушению стен Гроула, так близка к завоеванию его доверия.
— Бад мертв. Получил по заслугам, — наконец сказал Гроул.
Мне потребовалось мгновение, чтобы освободиться от странной связи, которую я чувствовала раньше.
— Ты убил его?
Было страшно, как легко эти слова слетели с моих губ и как мало они повлияли на мою совесть.
— Когда мне было десять, — сказал Гроул с оттенком гордости в глубоком голосе.
Возможно, это должно было бы меня встревожить, и, наверное, так бы и случилось, хотя Бад заслуживал смерти, если бы мысль о смертельной мести Фальконе не занимала мои мысли последние пару недель.
— Он выбил дерьмо из шлюхи, но это ничего ему не дало. Фальконе не предоставил ему второй бордель, как хотел Бад, и он желал выпустить пар. Когда он вошел в мою комнату, я знал, что он жаждет крови. И я позволил ему. Он пинал и бил меня, и я позволял ему, но потом решил, что с меня достаточно, и стал сопротивляться. У меня в кармане всегда был швейцарский нож, и когда он сделал паузу, чтобы закурить сигарету, и отвернулся от меня, я полоснул его подколенное сухожилие одним точным ударом.
Мои глаза расширились.
— Он визжал как свинья на бойне. Не потерял равновесия, как я надеялся. И попытался ударить меня снова, поэтому я ударил его в бедро. Случайно перерезал ему артерию. Он быстро истек кровью. А я наблюдал. Я все ещё смотрел с ножом в руке, когда одна из шлюх нашла меня и с криком убежала. И я всё ещё стоял там, когда Фальконе прибыл некоторое время спустя. Я был весь в крови с головы до ног. Ударил мертвого ублюдка ещё несколько раз, чтобы выпустить пар.
Образы вспыхнули в моей голове, и вместе с кровью пришли другие образы, образы моего отца и того, как он умер. Но я не могла позволить себе задерживаться на этом воспоминании. Это не поможет ни мне, ни моей матери, ни сестре.
— Что сделал Фальконе? Ты убил одного из его людей. Разве он не должен был убить тебя?
— Нет, он решил, что пришло время взять меня под крыло и показать, на что еще я способен.
— Убивать, калечить и пытать, — тихо сказала я.
Глаза Гроула почти смирились.
— Это всё, что я могу делать. Если во мне и было что-то ещё, оно не выжило.
Он и раньше говорил подобные слова. И я начала понимать, что он может быть прав.
— Значит, Фальконе научил тебя убивать? Когда ты стал убийцей?
Гроул на мгновение задумался.
— Я убил второго человека через несколько месяцев после смерти Бада. Фальконе сказал мне имя парня, который перерезал мне горло, и где я могу его найти.
— Значит, он хотел, чтобы ты убил этого парня?
— Он этого не говорил, но я пошел и убил его. Фальконе сказал мне, что это его подарок мне и что я никогда больше не буду убивать без его разрешения, и я никогда этого не делал.
— Значит, ты отомстил человеку, который сжег тебя, и человеку перерезавший горло, но не человеку, который стал причиной этого?
Гроул молчал.
— Он причина, по которой у тебя это, — я протянула руку, касаясь шрама на его горле, любопытствуя, каково это будет, но рука Гроула метнулась вперед, и его пальцы обвились вокруг моего запястья.
— Не надо, — сказал он тихо, предостерегающе.
Его глаза были затравленными, когда он смотрел на меня. Я высвободилась из его хватки и положила руку на колени.
— Почему? Не то чтобы я не трогала другие твои шрамы.
И каждый дюйм твоего тела.
— Не надо, — повторил он голосом, который заставил меня вздрогнуть. — Никому не позволено.
Еще больше вопросов вертелись у меня на языке, но Гроул не давал мне возможности произнести их вслух.
Он выпутался из одеял и поднялся на ноги.
— Тебе надо поспать. — Он вышел, не оглядываясь. Вздохнув, я снова легла.
Я не стала надевать ночную рубашку. Я была измотана. Всегда измучена. Беспокойство не давало мне спать слишком много ночей.
Я напрягла слух, прислушиваясь к Гроулу, и, как обычно, услышала скрип задней двери и лай собак, прежде чем они снова замолчали.
Гроул был заложником привычки. Может, именно поэтому собаки были преданы ему. Он давал им намек на нормальность.
Я покачала головой в темноте.
Нормальность. Моя жизнь всегда была далека от нормальности, но теперь?
* * *
В последующие дни Гроул стал более отстраненным. Я думала, что мы наконец-то нашли настоящую связь во время нашего последнего разговора, но теперь он снова отстранялся.
Он не хотел, чтобы я находилась рядом. И я не знала, как это изменить. Если он не доверял мне, как я могла предполагать, что он поможет моей матери и сестре?
Что, если он все расскажет Фальконе? Тогда всё будет кончено.
И всё же часть меня была уверена, что он не скажет
