Нарисованные шрамы - Нева Олтедж

Я нагибаюсь, чтобы подобрать мяч с пола, и выбегаю из комнаты.

За моей спиной Леонид бормочет: — Дура.

Улыбаясь, я возвращаюсь в номер Романа.

Оказавшись в своей комнате, я растягиваю губы в ухмылку, беру с кухонного стола пакет с собачьими лакомствами и даю Брандо двойную порцию.

— Хороший мальчик.

Не менее дюжины различных нарядов разбросаны по моей кровати, пока я раздумываю, какой выбрать для сегодняшней выставки. Мне едва удалось вовремя закончить последнюю картину. У Марка чуть не случился сердечный приступ, когда я сказала ему, что мне нужно кое-что изменить в большом парне и что я отправлю его только сегодня утром. Он не менее десяти минут причитал о том, что не сможет включить ее в каталог. Я предпочла, чтобы так и было. Я хочу посмотреть на реакцию Романа, когда он увидит его впервые.

Выбрав черные кожаные брюки и зеленую шелковистую рубашку, я накинула их на стул, оставив остальное на кровати. Все равно я уже давно не сплю в этой комнате. Но все мои вещи здесь, потому что, кроме как спать в кровати Романа, я не планирую переезжать к нему. Ладно, это звучит очень странно, ведь я живу с ним.

— Это так странно, — бормочу я, сажусь за стол и начинаю наносить макияж.

У меня звонит телефон, и я отвечаю на звонок, не глядя на номер.

— Нина, все в порядке?

Если бы я знала, что это моя мама, я бы дала ей немного повисеть. — Да.

— Ты уже несколько недель избегаешь моих звонков.

— Опять же, да. Я не вижу смысла в этом звонке, мама.

Несколько мгновений она молчит, а потом говорит.

— Мы с твоим отцом хотели бы прийти в галерею сегодня вечером. Ты не против?

Я смотрю на свое отражение в зеркале, гадая, правильно ли я ее услышала. Моя мама никогда не приходила на мои выставки. Однажды она сказала, что мое искусство ее пугает.

— Я не уверена, что это хорошая идея, — говорю я наконец.

— Почему?

— Ну, во-первых, эта коллекция довольно мрачная. Я не хочу, чтобы у тебя началась язва желудка. А во-вторых, там будет Роман.

— Да, насчет твоего мужа. Я... Я сожалею о том, что сказала в тот день. Просто... Я очень удивилась и наговорила гадостей. Иногда Нина, тебя трудно понять.

Я закрываю глаза и вздыхаю.

— Мне жаль мама, что я не могу быть таким человеком, каким ты хочешь меня видеть. Тебе было не легко со мной, я знаю это. Но я такая, какая есть. Если ты не можешь смириться с этим и принять мой выбор, всё нормально. Просто не звони мне больше. Однако если ты можешь принять мою жизнь и мой выбор без упреков и ненужных комментариев, ты можешь прийти сегодня вечером.

— Хорошо, дорогая. Мы придем.

Я прервала звонок, но уставилась на телефон в руке. Почему она так внезапно передумала? Я листаю контакты, нахожу номер отца и звоню ему.

— Нина?

— Ты сказал маме, да? — спрашиваю я.

— Да.

— Господи, папа. — Я опускаюсь на стул и закрываю глаза рукой.

— Нина, я должен был сказать ей. Она бы продолжала тебя донимать, поэтому я сказал ей, чтобы она поняла.

— Что поняла?

— Почему ты с этим человеком. Я . . . я рассказал ей, что сделал, и что ты вышла за него, потому что иначе они бы меня убили. Объяснил, что ты должна притворяться.

— Ну, я не притворяюсь.

— Что?

— Я не притворяюсь, папа. Я уже давно не притворяюсь, — вздыхаю я. — Я влюблена в него.

— Нина! Он убийца. Ты с ума сошла?

— Может, и так, но это неважно. Важно то, что ты пойдешь и объяснишь это маме. И если вам двоим это не понравится, я не хочу видеть ни одного из вас сегодня вечером.

Я нажимаю кнопку завершения разговора, бросаю телефон в сумочку и возвращаюсь к макияжу.

Я подхожу ближе к картине и рассматриваю ее. Свет во всей галерее приглушен, лишь один широкий прожектор над каждой картиной освещает пространство. Похоже освещение хорошо работает, учитывая мрачную атмосферу искусства Нины. Я посмотрел большинство работ, когда они еще были у меня дома, но то, что они выставлены таким образом, придает им гораздо более тревожное ощущение.

На картине передо мной изображено зеркальное отражение бледнокожей женщины с длинными темными волосами, прижимающей к груди отрез материала. В пространстве позади нее вырисовываются несколько безликих высоких фигур с вытянутыми руками. Все выполнено в оттенках серого и черного, за исключением платья, которое держит женщина, — оно ярко-зеленого цвета.

Прежде чем перейти к следующей работе, я бросаю взгляд в противоположный угол комнаты, где Нина стоит рядом с невысоким молодым человеком с редеющими волосами. Марк, «сутенер». Они что-то обсуждают, и я на несколько мгновений обращаю внимание на язык их тела. Нина поднимает глаза и, заметив, что я смотрю на нее, улыбается. Она что-то говорит Марку и направляется ко мне. Я любуюсь ее кошачьей грацией, одетая в кожаные штаны, и на высоких каблуках она идет покачивая попкой. Для человека, который сказал, что не любит носить каблуки, она справляется с этим довольно хорошо. Эти штуки возмутительны — по крайней мере, пять дюймов в высоту, возможно, больше.

— Итак, что думаешь? — спрашивает она и кивает на картину.

Я беру ее руку, подношу к губам и целую верхушку ее пальцев.

— Они потрясающие, malysh.

Она ухмыляется и наклоняется ко мне.

— Ты говоришь так лишь бы затащить меня в свою постель.

— Обычно ты приходишь в мою постель по собственной воле. Но если ты настаиваешь, я могу сам затащить тебя туда сегодня ночью.

— Я настаиваю. — Она смотрит на меня из-под ресниц и прикусывает губу — моя маленькая соблазнительница.

— Если ты и дальше будешь так смотреть на меня, — я беру ее за подбородок и притягиваю к себе, — ты пропустишь свою собственную выставку, Нина.

— Звучит совсем не плохо, пахан.

Я обхватываю ее за талию и притягиваю к себе на колени. Нина смеется, обхватывает меня за шею и