— Я тебя накажу за это, — тяжело дышит, прислонившись лбом к моему лбу. — Думал, не успею… — он криво улыбается, целует меня. — Ты придешь ко мне в кабинет, практиканточка? — шепчет и смеется. — Очень хочу в понедельник поговорить с тобой у себя в кабинете. Наедине.
— О, боже, — я смеюсь, зажмуривая глаза. Мне ведь нравится это непристойное предложение. — Приду, Вячеслав Львович.
— Я за это подпишу тебе отчет по практике.
— Дневник, — поправляю я.
— И дневник тоже. Что скажешь — подпишу. Жду тебя в девять ноль-ноль, Елизавета Алексеевна.
Я помню про наш разговор со Славой все выходные. Да и как я могу забыть о нем? Напоминанием служит большой букет белых роз на столе и десятки шутливых и пошлых сообщений в телефоне. Я тороплю время, хочу нажать волшебную кнопку на пульте и перемотать до момента встречи.
В понедельник я одна из первых в офисе. В коридоре тихо. Двери кабинета тех, кто пришел пораньше распахнуты, пахнет кофе и свежей выпечкой. Я вхожу в приемную, включаю свет, уже привычным жестом нажимаю кнопку кофемашины, кладу сумочку на стол. Беру папки с делами, что понадобятся сегодня Славе и иду в его кабинет. Держусь за прохладный металл ручки с ощущением неправильности происходящего. Когда Славы нет на рабочем месте, дверь всегда открыта, а сегодня с утра почему-то нет. Распахиваю массивную створку и застываю.
В глазах на мгновение меркнет. И мои мир рассыпается…
Рассыпается на миллионы кусочков, как стеклянный бокал, брошенный о каменный пол. Разлетается вдребезги и его невозможно собрать и невозможно склеить.
— Лиза, ты рано, — без сожаления в голосе произносит Слава. Даже без удивления. Абсолютно ровным тоном, словно я не застала его перед распластанной на столе Ариной. Словно она была одета и не подставляла ему задницу.
Хочу сказать, что не верю своим глазам, но я им верю. Я не верю в то, что это происходит со мной. Что мой первый и единственный мужчина предал!
Он ведь говорил, что любит меня. Смотрел так, что я верила. Целовал до искр перед глазами и нехватки кислорода в легких. А сейчас…
— Дверь закрой! — Арина криком выводит меня из ступора.
— Извините, — шепчу я отступая.
Папки сами падают из рук.
Я отворачиваюсь, но перед глазами так и стоит мерзкая картина. Слава и Арина… Мне так хочется спросить, почему ты так со мной поступил? Зачем подарил крылья и сам же вырвал их? Я же верила тебе! Отдала себя. И не только тело. Сердце! А оказалось, что любовь тебе не нужна… не нужна преданность и честность. Я ошиблась. Ты привык получать желаемое и сразу забывать. Ты всегда так поступал. И почему я решила, что со мной будет по-другому?
Я закрываю дверь, хватаю сумочку со стола, выбегаю из приемной. Стук моих каблуков оглушает. Бьет по вискам. Я не знаю, как добираюсь до лифта, нажимаю кнопку, трясущимися пальцами. Какая-то часть меня ждет, что Слава бросится догонять, попытается все объяснить.
— Елизавета, что с тобой? — Лев Петрович, перехватывает меня за локоть. — Что случилось?
— Ничего, — я трясу головой, не поднимая на мужчину взгляда.
— Ты же плачешь.
— Вам показалось, — отвечаю я, дергаю руку. — Отпустите! — прошу, еще больше захлебываясь болью. Я едва сдерживаю себя, чтобы не закричать: “Радуйтесь, ваш сын с Ариной! Как вы и хотели!”.
— Как Вячеслав отпустил тебя в таком состоянии?
В этот момент мне кажется, что Лев Петрович все знает. Наотмашь бьет словами. Унижает еще больше. Уничтожает.
— Да отпустите! — вырываюсь я и вбегаю в лифт. Забиваюсь в угол и жду, когда он откроет двери на первом этаже, чтобы сбежать из места, где моя жизнь рушится. Как карточный домик рассыпается от одного неловкого движения.
***
Несколько часов истерики сменяются полной апатией. Если бы не Есения, не знаю, чем бы все закончилось. Она была рядом каждую минуту. Ничего не спрашивала и не говорила. Ложилась рядом и гладила меня по волосам. Заставляла пить и есть. Врала Марку, что у меня грипп и не разрешала лишний раз входить.
Я больше не живу — существую. Я не помню, какой сегодня день и чистила ли я зубу с утра?.. Все это неважно.
Слава не пришел.
Не позвонил.
Его словно никогда и не существовало.
Никогда…
Он исчез. А я все придумываю и придумываю для него оправдания…
— Нужно выйти из комнаты. Я не могу больше врать. И Марк не дурак, — тихо говорит Есения. — Утром он предлагал положить тебя в стационар. Он думает, что у тебя температура держится пятый день.
— Ничего не говори! — отвечаю я не своим голосом. Как мне признаться брату, что я предала его?.. Кем я стану в его глазах?
— Не скажу. Но ты должна выйти и поесть.
— Я поем, — обещаю я.
Спуститься на ужин к родным и запихивать в себя безвкусную пищу оказывается не так сложно, как отвечать на вопросы о человеке, которого хочу стереть из памяти.
— Ты предупредила Сизова, что заболела? — спрашивает брат.
— А он тебе не сказал? — я сама себя ненавижу за этот вопрос.
— Мы толком не общались. У него завал на работе.
Я ухмыляюсь и повторяю:
— Завал.
— Так что?
— Он знает, — мне трудно произнести имя мужчины растоптавшим меня.
— Тебе придется отработать пропущенные дни?
— Не нужно. И так подпишут дневник.
— Хорошо. Но лучше бы пройти практику целиком.
— Марк, — Есения переключает внимание моего брата на себя, — давай завтра после обеда съездим в нашу с Егоркой квартиру. Хочу взять кое-что из одежды.
Глава 23
Почему-то все убеждены, что лучший доктор — время. Ложь. Проходит неделя. За ней вторая… третья… месяц… Я научилась улыбаться. Научилась приводить себя в порядок с утра и красиво одеваться. Научилась не обвинять себя в том, что случилось. Научилась разговаривать с близкими, чтобы у них не возникало вопросов о моем настроении, делать вид, что меня интересует фильм или книга. Я даже перестала ждать. Но боль никуда не ушла. В груди по-прежнему холод и тяжесть. Словно мне кто-то на шею повесил огромный груз. Он сворачивает мои плечи, и мне стоит огромных усилий, держать спину ровно.
— Не хочешь съездить на пляж? — предлагает Есения, передавая глубокую чашку с картофелем. Наша Ирина ушла в отпуск, и мы вторую неделю хозяйничаем на кухне. В отличие от меня Есения отлично справляется с готовкой. А у меня почетная миссия чистки овощей.
— Зачем? — спрашиваю я. — У нас есть бассейн.
— Ну не знаю. Мне кажется, там будет веселей. Возьмешь с собой Юлю, мы купим вареной кукурузы, трубочек со сгущенкой, будем объедаться и валяться под солнцем. Ну, как идея? Да и Егор не против. В воде не так болит нога.
— Можно, — я улыбаюсь фальшивой улыбкой в ответ.
— Вот и супер. Вечером поговорю с Марком. А ты позвони подруге.
— Я поеду без нее, — отвечаю я.
— Так будет даже лучше, — тут же реагирует Есения. — Отдохнем… семьей, — добавляет она неуверенно.
— Да, семьей, — подтверждаю я. Мне не хочется обижать невесту брата. Марку очень повезло с ней. Надеюсь, он понимает это... Очень надеюсь. Если он совершит ошибку, позже будет жалеть. А Есения не из тех, кто с легкостью прощает. Мы с ней в этом похожи. Правильные и гордые. Юлька говорит, что слишком правильные и гордые часто несчастны. Возможно, она права.
Есения достает из холодильника тушку курицы. Я морщусь при виде желтоватой кожи, сосредотачиваюсь на картошке в своих руках. Отчего-то во рту скапливается слюна. Мне хочется ее выплюнуть.
— К-хм, — я откашливаюсь.
— Давай просто потушим курицу с картошкой. Сытно и вкусно, — предлагает Есения.
— Я за, — отвечаю я, зажмурившись. — Да что ж такое, — шепчу.
Она подходит ко мне, склоняется.
— Все хорошо?
— Да, — спешу я заверить. Открываю глаза, и тошнота скручивает желудок спазмом. В руках Есении обрезки куриной кожи, что она кидает в ведро у моих ног. Я бегу к раковине и оставляю в нем содержимое желудка. Хорошо, что с утра я пила только чай.
