- У меня полный дом детей. Мне некогда с тобой заниматься.
- Коза! – пнула я беззлобно дверь и, поправив бусы, которыми мне сегодня, очевидно, предстояло согреваться, переложила сумочку из руки в руку и уверенной походкой отправилась в парк.
Глава 29
Я опаздывала и не спешила. Могла себе позволить. Вообще, за всё то, что было сказано Козырским мосле нашего единственного за всю жизнь свидания и момента единения, я могла столкнуть его с балкона его же квартиры ровно в ту секунду, как узнала его. Но, к счастью или сожалению, та девочка Аня давно выросла из своих детских обид и почти их отпустила. Почти.
Поэтому позволила себе маленькую шпильку в виде томительного ожидания. Пусть стоит там, под каким-нибудь деревом, волнуется и анализирует все двенадцать лет, оставшиеся между нами пропастью.
Матвей тоже повзрослел, стоит это признать. Движения стали более плавными, взгляд наполнен уверенностью и жизненным опытом. Мы уже не те зефирные подростки, которые бежали по этому парку от несуществующего маньяка. Что уж говорить про нас, если даже парк изменился?
За новой металлической изгородью красовался современный парк аттракционов. Свежая, яркая покраска на корпусах сооружений играла сочными цветами на солнце и резала глаз своей неправдоподобностью. Но рядом с новьём стояли те самые качели-«лодочки» с потрескавшейся краской, словно служа напоминанием о том, что служило основой или началом. И, как ни странно, я бы снова выбрала именно их – такие неприглядные, блеклые, но такие понятные.
- Я знал, что найду тебя здесь, - прошелестел над ухом голос Матвея.
- Жаль. Тогда я бы предпочла прятаться в другом месте, - ответила я, не обернувшись.
- Ты пыталась от меня спрятаться?
- Я пыталась не успеть.
- У тебя отлично получилось. Ты опоздала на полчаса.
- У нас у обоих отлично получилось опоздать. Лет на двенадцать.
- Каюсь, - шумно выдохнул у виска. – Ошибочно решил, что двенадцать лет назад сел в нужный мне автобус.
- А теперь что?
- А теперь пришёл пешком в своей истинной цели.
- А если опять ошибся?
- В этот раз – нет, - повисла пауза, тянущаяся между нами тонкой паутинкой. За спиной чувствовалось движение. Матвей был совсем близко. – Анют?
- М?
- Есть хоть маленький шанс на моё прощение?
- Шанс есть всегда и у всех.
- А у меня?
- А у тебя… - шумно вздохнула и повернулась к нему, чтобы видеть глаза цвета горького шоколада. – Ты издеваешься, Козырский?
- Что не так? – выпучил она невинное глаза, торчащие из, чтоб его, черной шляпы.
- В шляпе, серьёзно?! Ты пришёл в шляпе?
- Прости, – рассмеялся он, снимая головной убор с головы. – Увидел их в киоске рядом и не удержался. Эта с розовой лентой тебе.
Вытащив одну шляпу из другой, он надел мне на голову ту, у которой имелась розовая лента, а себе оставил с синей.
- А цветы ты принёс, чтобы похвастаться? – спросила, бросив взгляд на букет розовых пионов в его руке.
- Ага, - уголки его губ поползли в довольной ухмылке. – Красивые?
- Очень.
- Значит, твои, - протянул мне букет, даже не планируя принимать какие-либо возражения.
- Даже рубашечку нагладил, - ехидно подметила я, зарываясь лицом в цветы, чтобы вдохнуть их тонких аромат и спрятать румянец в розовом цвете.
- С четвертой попытки.
- А предыдущие три?
- Прожёг, - смущенно улыбнулся Матвей, слегка потупив взгляд. – Так что, если вдруг захочешь дома походить с открытой спиной или грудью, то могу одолжить любую из них.
- Дурак, - хохотнула я, шуточно ударив его по носу букетом.
- Идём? – спросил Матвей и подставил локоть, на котором мне, судя по всему, полагалось повиснуть как истинной леди.
- Идём, - гордо прошагала мимо и вышла на тротуар в обнимку с букетом.
Локоть и другие части его тела, подчеркнутые рубашкой и джинсами, решительно проигнорировала.
Тихо усмехнулся, качнул головой, но пошёл следом за мной.
- Уела.
- Руки заняты, - уткнулась в букет, чтобы спрятать ехидную улыбку. – И куда мы идём?
- Туда, потом туда и потом можно вон туда, - рассказывал Матвей наш предполагаемый маршрут, указывая руками в разные от нас стороны.
- То есть, конкретной цели нет?
- Главное – с тобой, а куда – неважно.
- А если я решу уйти? Прямо сейчас, - заглянула в его глаза, в которых на секунду вспыхнула растерянность.
- Я приму это как взрослый двадцатидевятилетний мужчина.
- И как же взрослый двадцатидевятилетний мужчина принимает уход дамы со свидания?
- Лягу на тротуар и буду плакать. По-мужски так… вприкуску с асфальтом, - улыбнулся уголками губ и с хитрым блеском в темных глазах из-под козырька картонной шляпы.
- А ногами дрыгать будешь?
- Конечно! Я же буду крайне обижен.
- Тогда начинай, - многозначительно посмотрела на асфальт под ногами и отошла в сторону. – Ну.
- А ты что будешь делать?
- Выпендриваться. Могу себе позволить.
- А можно я буду кричать «дай!» пока буду плакать, лёжа на асфальте? – спросил Матвей и, кажется, в самом деле собрался устроить показательную истерику в городском парке.
- Зачем?
- Вот представь себе: реву я, значит, во всю глотку, кричу «дай!», а к нам подходит какая-нибудь милая бабулька. Спрашивает, в чем дело, а потом, вникнув в ситуацию, говорит тебе: ну, дай ты ему! Сложно тебе, что ли?!
- Точно – дурак, - рассмеялась я и подошла ближе. – Ладно, пойдём… туда. Не хватало ещё, чтобы ты к бабулькам лез.
- Ладно, так уж и быть, сегодня я всецело твой, - подошёл ближе и зашагал со мной в ногу по узкому тротуару.
Снова уткнулась носом в цветы, которые приятной тяжестью тянули руки и моё внимание к себе.
- Я думала, ты снова придёшь с плюшевым медведем.
- Я же не дурак. В этот раз заработал на цветы и ресторан.
- Мальчик подрос, - уважительно кивнула.
- А где тот медвежонок? – спросил Матвей аккуратно. – Ты его, наверное, сразу выкинула?
- Хотела, - уставилась перед собой в линию заката. – Сначала хотела оторвать ему голову, сжечь, даже в унитазе утопить, но потом мама сказала, что он ни в чем не виноват. И если мы расстались с тобой, то медвежонок не должен из-за этого страдать. Он как ребенок, который просто остается жить с матерью.
- Он до сих пор с тобой живёт?
- Нет. Я же не дура, столько лет таскать с собой плюшевого медвежонка, - говорила я так искренно, что начала верить, что я не дура, у которой уже двенадцать лет в шкафу живёт плюшевое напоминание, подаренное когда-то Козырским.
- Я тогда сразу после школы пошёл к отцу в контору, чтобы заработать на этого медвежонка и на кафе.
- А еще перед этим ты проспорил Маслову и тебе пришлось страдать весь оставшийся вечер, - напомнила я ему и себе, одномоментно испытав желание двинуть ему букетом по морде и уйти, не оборачиваясь.
- Я специально проиграл ту игру, - будто бы смущенно поджал губы и опустил взгляд. - Иначе тебя пригласил бы Маслов. Он, конечно, мой друг, но… я проиграл бы гораздо больше, если бы выиграл.
- Несостыковочка, Козырский. В таком случае, если ты намеренно проиграл, то почему на следующий день вылил на меня тонну грязи да еще и при своих друзьях?
- Из друзей там был только Масёл, остальные – так…
- Какая разница? Всё равно потом до самых каникул вся школа шушукалась за моей спиной.
- Ты после этого даже ни разу не посмотрела в мою сторону.
- Отчего же?! На последнем звонке я смотрела и очень живо представляла, как задушила бы тебя лентой выпускника.
- Заслужил, - хохотнул он совсем невесело. – Простишь?
- Нет. С чего бы? – взглянула на него. – Ты бросил меня без объяснения причины, на глазах у толпы скалящихся школьников. Это, чтоб ты знал, самый страшный сон любой девочки-подростка. И еще несколько лет назад я бы убила тебя этими цветами, но, пройдя измену мужа, развод и дележку имущества, то, что было когда-то там, в сопливой юности, уже не кажется таким уж смертельным. Знаешь, когда каждая незначительная проблема кажется концом света. Сейчас для меня всё осталось лишь воспоминанием. Местами – приятным, а местами – я до сих пор душу тебя той лентой. Синей, если не ошибаюсь…
