твоя думалка. Рад за тебя. А то уж переживать начал, как бы ты не того…
Приняв твердое решение, я вздохнул с облегчением. Оставалось только поставить ее в известность, что я подаю на развод. А суды. Ну что суды? Не я один оказываюсь в таком положении.
Разговор с Ариной предстоял сложный. Но я был полон решимости и не собирался ни в чем уступать ей. Ни в чем, кроме обещанной финансовой помощи. Да и то в строго ограниченных рамках.
Переждав несколько дней, созвонился с Ариной и предупредил о своем визите. В ее голосе чувствовалось едва сдерживаемая досада. Волновалась. Бесилась, что я затягиваю с ответом.
Именно этого я и добивался. Давал ей время осмыслить безосновательность запросов.
При встрече она старалась не показывать своего нетерпения. Я же, понимая, что после объявления моего решения, разразится скандал, спросил, могу ли я пройти к Ромке.
— Ой, ты еще спрашиваешь. Иди, любуйся на крикуна. Мама там с ним возится.
Меня ее слова ничуть не удивили: «Конечно же, мама. Тебя ведь он раздражает!»
Я приоткрыл дверь в детскую. Не улыбнуться было невозможно. Елена Васильевна ласково что-то нашептывала внуку, а он внимательно слушал ее и улыбался, будто все понимал.
— Здравствуйте, Елена Васильевна, как Ромчик? Можно и мне поболтать с ним?
— Попробуйте. Он очень любит, когда с ним разговаривают. Смышленый такой. Все понимает.
Когда я наклонился над малышом, он перестал улыбаться и смотрел внимательно, словно с осуждением. Мне стало неловко. Раньше он так не смотрел на меня. Осуждает?
Я уже пожалел, что зашел. Не надо было бередить себе душу. Жалко мальца. Но что поделаешь? Не будь Арина такой стервой, я бы, наверное, остался ради этого крохотного человечка.
Эти мысли были совсем некстати перед решительным разговором с его матерью. Поэтому я погладил кроху по щечке и, получив в ответ обворожительную улыбку, поспешил выйти из комнаты.
Арина встретила меня в гостиной с хитрецой в глазах:
— Ну, как тебе Ромка. Изменился за время твоего отсутствия? — она явно готовилась к торгу.
— Да, кажется, подрос немного.
— А как же! На глазах меняется. Не жалко с ним расставаться? Ведь привык, наверное?
— Жалко. Но ты ведь разрешишь навещать его?
— Это будет зависеть от твоего решения, — многозначительно добавила она.
Другого ответа я и не ожидал. Дыхание участилось. Надо было заканчивать тягостную процедуру. А то еще…
— Арина, вспомни наш первый разговор о твоей беременности. Когда ты с матерью заявились ко мне, обвиняя во всех смертных грехах.
— Ну. Не забыла. Это ты к чему?
— К тому, что я тогда еще сказал, что вне зависимости от того, отец я или нет, я позабочусь о вас.
— Прекрасно помню. И что из того.
— А то, что я не отказываюсь от своих слов. Но и большего, чем финансовая помощь, ты от меня не получишь.
Ее лицо мгновенно изменилось. Ее бросило в жар. А слова от возмущения застряли где-то в гортани. Она, как рыба без воды, заглатывала воздух и издавала звуки, похожие на шипение.
Наконец, выдавила:
— Это твое окончательное решение?!
— Да. И другого не будет.
— Ну что ж, тогда готовься к серьезным проблемам.
Во мне все клокотало. Ишь ты, угрожать вздумала!
— А вот судом пугать меня не надо. Там разберутся. Но, получив развод, я хотя бы вздохну свободно. Ты же ничего не получишь. Только нервы себе помотаешь. А что до проблем, то больше, чем ты сделала с моей и Ксюшиной жизнью, вряд ли может быть.
— Да что ты говоришь! Уверен?
— Арина, я уверен в том, что просто хочу вычеркнуть тебя из своей жизни. Навсегда. И забыть все, как кошмарный сон.
— Ах-ха-ха! Надеешься, у тебя получится?
— Думаю, да. — Я направился к двери, намереваясь положить конец бесполезному разговору.
Но Арина с исказившимся от злобы лицом преградила мне дорогу.
— Ну, нет. Просто так ты не уйдешь. Мне надо сказать тебе нечто важное. И такое, от которого вся твоя жизнь станет сплошным кошмаром.
Я отстранил ее и уже открыл дверь, когда она прошипела мне в лицо:
— Так вот что я тебе скажу напоследок: тогда, в ту ночь после мальчишника клофелин сделал свое дело, отшиб тебе память напрочь. Но ты должен знать самое важное. — Она сделала паузу и прокричала во весь голос: — У НАС НИЧЕГО НЕ БЫЛО! Ах-ха-ха! Ах-ха-ха-ха-ха…
Она захлопнула дверь. Я остолбенел. В ушах все еще звучал ее омерзительный смех. А мозг взрывали страшные слова: «НИЧЕГО НЕ БЫЛО!..»
Сейчас с трудом представляю, как мне удалось доехать до дома и не вляпаться в какую-нибудь аварию с отягчающими обстоятельствами. Приходится поверить, что существует неведомая сила, оберегающая нас в критической ситуации.
Открыв бар, достал непочатую бутылку коньяка. Приложившись к горлышку бутылки, я вливал в себя ее содержимое, не ощущая ни вкуса, ни запаха. Напиток обжигал глотку и внутренности, испытывающие какую-то странную вибрацию. Вряд ли от алкоголя.
Меня трясло от страшных слов, брошенных Ариной в порыве бессильной злобы.
Это был мой конец света.
Это было жестокое осознание перечеркнутой жизни.
Это был стыд за мое долготерпение и постыдное пособничество алчной женщине в достижении ее мерзких планов.
Это были угрызения совести перед Ксюшей за мое малодушие и слабость перед ложью и наглостью ее сестры.
Это было желание умереть. Сейчас. Немедленно.
Потому что жить дальше, осознавая всю безысходность ситуации, уже не осталось сил.
Весь ужас заключался в невозможности что-либо изменить, вернуть назад.
Отшвырнув недопитую бутылку, я упал ничком на диван, надеясь забыться мертвецким сном. Но разбушевавшийся внутри вулкан жег извилины, не желая отпускать жестокую фразу: НИЧЕГО НЕ БЫЛО!
В этих словах была моя голгофа, моя плаха, на которую я согласен был опустить горящую огнем голову. Только бы избавиться от обвинения самому себе за глупость, которую я совершил, поверив лживой гадине. Поверив мерзкой твари, надругавшейся над нашими с Ксенией чувствами в угоду своим меркантильным интересам. И, что самое ужасное, — хладнокровно расправившейся с жизнью родной сестры и нисколько не сожалеющей о содеянном.
По всей видимости, организм не выдержал напряжения. Я таки провалился в сон.
Очнулся, ощущая на себе физическое воздействие чьих-то сильных рук. Они трясли меня достаточно энергично, будто пытались вытрясти душу из бессознательного тела.
С трудом приоткрыв глаза, я словно сквозь густую пелену тумана разглядел нависшее надо мной лицо Ильи. Сложно сказать, чего в нем было больше — беспокойства или гнева.
Когда он обнаружил приоткрывшиеся щелочки моих
