— Оказываться причиной, по которой ты ссоришься с близкими. С друзьями. С самыми родными тебе людьми.
Я буквально вынуждала себя произносить эти слова. Почему-то сейчас это казалось особенно важным — не молчать, раз уж представился случай открыто поговорить по душам. Нам ведь только казалось, что мы друг с другом были честны, но вся эта история после корпоратива доказывала если и не обратное, то нечто очень отличное от наших с Германом представлений.
— И ты всё это время молчала, — хрипло отозвался он, не спуская глаз с моих рук.
— Думала, может, ты и сам это понимал.
В образовавшейся паузе я сообразила, как двузначно прозвучали мои слова.
— Только не подумай, что я обвиняю тебя в чёрствости и неумении догадаться. Дело не в этом.
— Если бы и обвинила, я обиды бы не держал.
Вот как?.. Неожиданно от него слышать признания подобного рода.
— Извини, но… не верится, — вырвалось у меня.
— Объяснимо.
Я поймала себя на абсурдной мысли, что мне становилось по-настоящему неуютно от такой сговорчивости мужа. Мы ведь по-прежнему ничего в наших отношениях не прояснили. Откуда в нём столько готовности к конструктивному диалогу?
— Мне… очень непривычно, когда ты вот так во всём со мной соглашаешься, — прошептала я. — Что-то успело произойти?
Герман ответил не сразу. Повернул руку ладонью вверх и успел перехватить мои пальцы.
Я невольно задержала дыхание.
— Я уже понял, что мы с тобой всё это время были не особенно-то честны друг с другом. Счастливы, может быть, но не честны.
Он будто читал мои мысли, и это автоматом выводило наш незапланированный диалог по душам на какой-то новый, до сих пор недоступный нам уровень.
— Видимо, так и есть… Но я только сейчас это осознала. Только сейчас поняла.
Его большой палец лёг в центр моей ладони, описал крохотный полукруг, и я невольно втянула в себя воздух. Оставалось только надеяться, что муж не уловил мою неожиданную реакцию.
Сил и воли на то, чтобы отстраниться или хотя бы выдернуть из его хватки ладонь, у меня не хватало. Возможно, я этого даже и не хотела, втайне от себя ожидая, что он повторит…
Даже не представляла, что кожа там могла быть настолько чувствительной к чужому прикосновению. Или это просто сейчас всё ощущалось слишком ярко, слишком отчётливо.
— Тогда мне тоже жаль, — глухо отозвался он, не поднимая головы. — Мне жаль, что мы так много друг от друга скрывали.
Скрывали…
Моё сердце невольно сжалось от этих слов.
В воспоминаниях тут же всплыла хищно скалящаяся Марина. И все её слова — горькие, страшные, ядовитые.
Он об этом хотел поговорить?
Наконец-то во всём признаться? Подтвердить слова Игнатьевой — своей давней подруги, бывшей девушки и… нынешней любовницы?
Раз уж у нас вечер таких неожиданных откровений, то самое время действительно расставить всё по местам.
Может, ещё и поэтому он был так сговорчив.
Сердце забилось быстрее.
Ну конечно. Это всё потому что он, должно быть, для себя всё решил. Пришёл к собственным окончательным выводам, примирился с действительностью и готов двинуться дальше.
А для этого необходимо покончить со всем нынешним, расставить все точки над «i», отпустить проработанную ситуацию, или как там принято изъясняться на приёмах у современных психологов…
И я с ужасом осознала, что не готова это услышать.
Должна буду, но не готова.
Гроза больше не пугала зарницами и отдалённым громом за горизонтом, она неслась на меня с ужасающей скоростью. Гроза, после которой ничего не останется, только собирать себя по кускам и двигаться дальше.
— Видимо, — протолкнула я, пытаясь прочистить пересохшее горло, — видимо, самое время поговорить о том, что скрывалось.
Я будто в пропасть добровольно шагала. И знала же, что за обрывом только страшный полёт вниз, на самые камни, а шаг замедлить уже не могла.
— Видимо, — отозвался Герман. — Видимо, самое время. И я хочу, чтобы ты была со мной совершенно честна.
Глава 52
Я?
А при чём же здесь моя честность?..
Но я не стала задавать никаких вопросов.
— Герман, я всегда с тобой честна. Вот только какой в моей честности толк, если ты всё равно мне не веришь?
— Честность и нечестность может принимать разные формы. Досадно, что мне пришлось пройти через настоящий ад, чтобы окончательно это понять.
А вот я до сих пор не понимала.
— Извини, но не уверена, что мне тут хоть что-нибудь ясно.
— Нечестность — это необязательно ложь. Это ещё и отказ говорить правду.
Внутри меня что-то тоненько тренькнуло, будто его слова невольно задели потайную струну.
Да, я ему не врала, но и всей правды не говорила. Это касалось и корпоратива, и недавних событий. Тут он был полностью прав. Но и молчала ведь я совсем не потому, что мне это нравилось. Я же ему говорила, почему не всегда готова открыться.
Его крутой нрав, может, и не железное оправдание, но и всю вину целиком взваливать на свои плечи я не намерена. Это будет просто нечестно.
— Герман, я ведь уже говорила. Мне сложно с тобой…
— Я знаю, — не стал дослушивать он. — Я понимаю. Поэтому и прошу тебя об этом сейчас.
Я наконец-то отпустила его ладонь, сцепила руки перед собой, надеясь, что дрожь в накрепко переплетённых пальцах он не заметит.
— Хорошо. Да. Я… я согласна.
— Рад это слышать.
Ну, и кто первым начнёт?
— Потому что мне очень хотелось бы знать, почему ты не рассказала, что приезжала в мой офис. И не рассказала, что там стряслось.
Ох…
Я не удержалась, бросила на супруга испуганный взгляд.
Спрашивать, с чего он решил, смысла, само собой, не было. Наверное, его секретарь что-то такое упомянула.
— Ольга сказала, что ты выглядела очень расстроенной, — подтвердил мои опасения муж.
Он припёр меня к стенке. Я за всеми своими переживаниями ни секунды не задумывалась над тем, как буду всё объяснять, если муж вдруг потребует от меня ответов.
И каких-то несколько безумных мгновений я балансировала на самом краю, будто всерьёз размышляла над тем, чтобы всё-таки попытаться увильнуть от расспросов.
Но то были всего лишь мгновения. Мгновения слабости.
— Я боялась, что ты возьмёшься разбираться в нашей запутанной ситуации самым… самым радикальным способом.
И я ведь до сих пор не знала, где он был и что делал. А когда с час назад завидела его в окровавленной рубашке, все мои страхи вгрызлись в меня с новой силой. Он и представить себе не может, что я пережила за те пару минут, пока он всё мне не объяснил.
Герман молчал, смотрел куда-то в сторону. Потом едва заметно усмехнулся, но безо всякого юмора:
— Наверное, мне не стоит удивляться, почему тебе в первую очередь именно такие догадки полезли в голову.
— Ты со мной ничем не делился.
— Нечем было делиться, — пожал он плечами. — Но рано или поздно я всё равно во всём разберусь.
Он посмотрел на меня, он был совершенно серьёзен, но в глазах промелькнула искорка.
— Обещаю обойтись без выбитых зубов. Сегодняшняя акция — единоразовая.
Я сама себя удивила, когда кончики моих губ подпрыгнули в улыбке. Боже, ну и вечер сегодня у нас… странный до невозможности.
— Очень на это надеюсь.
— А я очень надеюсь, что ты и на второй вопрос мне ответишь.
Ну нельзя же было наивно надеяться, что он так просто оставит попытки вытащить из меня всю правду.
И снова передо мной стояла Марина — холёная рыжая стерва, будто оживший пин-ап.
— Если ты о том, что стряслось в твоём офисе, так… так ничего не стряслось.
— Ничего, кроме Игнатьевой?
Меня странным образом порадовало, что он не назвал эту дьяволицу по имени.
— Ах, ты об этом…
От моих слов, наверное, за версту разило притворством, но я, как последняя идиотка, хваталась за любую, даже заведомо провальную возможность продемонстрировать, что ничем-то меня тот разговор на самом деле не зацепил. Подумаешь, любовница мужа высказала мне всё, что обо мне думала.
