И всё, что я мог видеть, это Оклин, улыбающуюся мне.
От этого образа у меня перехватило дыхание. Пока Рид смотрел вслед своей жене, я воспользовался моментом, чтобы собраться с мыслями. Что, чёрт возьми, я делаю? Оклин избегала меня, а я не мог перестать представлять её в своём будущем.
Что я делаю?
Мне хотелось рвать волосы, отвлечься от потока эмоций, которые она вызывала во мне. Удовольствие, желание, нужда, счастье, паника, стресс, надежда. Все они воевали внутри меня. И чем больше они боролись друг с другом, тем меньше я себя контролировал.
Я сделал свой третий глубокий вдох, когда Рид обернулся. Остаток вечера мы почти не разговаривали, только смотрели игру. Он с довольной улыбкой на лице, а я, тупо пялясь на экран, пытаясь придумать план, как снова обуздать свои эмоции.
К тому времени, когда я подъехал к дому, я знал, что нужно делать. Я не хотел этого, но безразличие было единственной безопасной эмоцией.
По крайней мере, это будет лучше, чем всё, что Оклин разжигала во мне.
19
ОКЛИН
Захлопнув ящик стола, я посмотрела в сторону кабинета доктора Пирса, надеясь, что он это услышал, и его это разозлило. Я отказываюсь думать о нём как о Кэллуме. На этой неделе он ясно и официально дал мне понять, что он только доктор Пирс.
И он злоупотреблял своей властью в качестве моего начальника, если вам интересно знать моё мнение. Это уже второй вечер, когда он задерживает меня дольше, чем это необходимо. Весь офис был пуст, кроме меня и него. Каждый раз, когда мы разговаривали, он обращался ко мне мисс Дерринджер с отстранённым голосом. Лишённым всяких эмоций. Что, чёрт возьми, изменилось по сравнению с горячими взглядами в классе на прошлой неделе? Он разозлился, что я отказалась остаться и поговорить с ним? Что я не пришла в пятницу?
Мне просто нужно было время, чтобы всё переварить, вся эта ситуация затуманила мой разум. А после всё время, пока работала в «Вуайеристе» на выходных, я выискивала его. Постоянно ожидала, что он войдёт в дверь, подойдёт ко мне и потребует, чтобы я приняла его заказ на ещё одно повторение. Моё сердце билось неровно каждую минуту, пока я находилась там, я волновалась, что он придёт, и ещё больше, что не придёт.
И он не пришёл.
Ощущение, что желание, чтобы он пришёл ко мне, приоткрыло дверь к ясности. Я хотела, чтобы он появился. Впервые у меня возникло уверенное чувство необходимости. Не страха или нерешительности, а желания. Хочу, чтобы он вошёл в дверь и посмотрел на меня так же, как на уроке.
Но он так и не пришёл, и вечер воскресенья стал удручающим.
Я надеялась, что у меня будет время поговорить с ним в понедельник, что мы сядем, пообедаем и разберёмся во всем. Но он закрыл дверь и сказал мне, что я должна сходить перекусить и вернуться через час. Я уставилась на дерево между нами с отвисшей челюстью. Когда он, наконец, снова открыл дверь, это было для того, чтобы попросить меня напечатать заметки о встрече.
«— Если не возражаете, мисс Дерринджер», — сказал он, указывая на бумаги на углу стола, даже не потрудившись оторвать взгляд от своих документов. Как будто это не те же самые пальцы были погружены в меня и заставили меня кончить.
Это стало началом доброжелательных просьб и рутинной работы.
Переставьте мензурки.
Перемойте мензурки.
Разложите эти документы по алфавиту. Разложите их по номерам.
Сделайте копии и разложите по папкам.
Сходите в химический отдел и помогите им перенести центрифугу на наш этаж.
Я уже ждала, что он попросит меня встать на колени и начистить ему ботинки. Я сжимала челюсть при каждой его просьбе. Я уже и не надеялась, что сегодняшний день будет хоть немного лучше после того, как он полностью проигнорировал моё присутствие на занятиях, но я не ожидала, что он задержит меня допоздна.
Снова.
Это заставило меня захотеть пожалеть о том, что я позволила чему-то случиться между нами, но этого не произошло. Не совсем. Я скучала по нашей дружбе. Я скучала по совместным обедам с ним и по тому, как веселилась над нашим лёгким подшучиванием. Это было самой болезненной частью.
Даже несмотря на то, что я задержалась допоздна в тот вечер, когда у меня был выходной от «Вуайериста» и я смогла сделать домашнее задание на опережение.
Я зашла в кабинет и уставилась на его голову, склонившуюся над какими-то бумагами. Я понимала, что он знает, что я здесь, но он отказался поднять взгляд и признать меня. Зачем беспокоиться?
— Я со всем закончила, доктор Пирс, — я постаралась сделать ударение на его имени, чтобы у него не было сомнений, что я почувствовала его холодное отношение.
— Ещё тридцать минут, и я буду готов закончить. Ты можешь мне помочь, — произнёс он, даже не потрудившись поднять глаза.
С меня хватит. Было уже больше семи, и даже если бы мы не разделили тот свой опыт, я бы не потерпела такого неуважения. Я была сыта по горло тем, что он вёл себя как мудак. У меня оставалось с ним больше двух месяцев работы, и я не собираюсь позволять ему думать, что он может переступать через меня.
— Вы не можете держать меня здесь.
Это привлекло его внимание. Наконец, он поднял голову и уставился на меня пустыми глазами.
— Простите, мисс Дерринджер?
Я хмуро посмотрела на него, мисс Дерринджер. Что-то промелькнуло в его глазах. Слишком быстро, чтобы я успела понять. Я протопала, как ребёнок, закатывающий истерику, дальше в кабинет и хлопнула дверью. Вокруг никого не было, и громкий стук закрывшейся двери заставил меня почувствовать себя лучше.
— Может, я всего лишь подросток, а вы мой профессор, но вы не можете так меня использовать.
Он рассмеялся. На самом деле рассмеялся. Мои брови высоко задрались на лоб. Его голова откинулась назад, а рот открылся от глубокого грохота, вырывающегося в комнату, чтобы постебать меня. Я глубоко вздохнула и нахмурила брови. Его грудь сотрясалась от смеха, который он, казалось, не мог сдержать.
— Это, блядь, не смешно, — прорычала я.
Взяв себя в руки, его глаза больше не были пустыми, когда он посмотрел на меня. Синева почти светилась в тускло освещённой комнате. Я невольно отступила назад, когда его пристальный взгляд прошёлся по мне, каждый дюйм моего тела воспламенился от его пристального взгляда.
— Оклин, поверь мне, когда я говорю, что вижу в тебе кого угодно, только не подростка. Кого угодно, только не свою ученицу.
То, как он произнёс моё имя после того, как всю неделю отказывался это делать, было похоже на подарок.
— Тогда кого? — спросила я с меньшим пылом и злостью, чем теми, что подпитывали меня мгновение назад, но не с меньшим разочарованием.
Он уставился на меня, его глаза опустились к моему рту, когда мой язык скользнул по губам. Затем они опустились ещё ниже, на его стол. Он подтолкнул ручку, которая уже лежала на одной линии с соседней, затем стопку бумаг, которая итак уже была ровной. Его рука, казалось, плавала по столу в поисках отвлечения, переставляя всё, на что она натыкалась.
Моё раздражение росло с каждым предметом, который он передвигал хотя бы на долю дюйма. Оно расцветало у меня в груди, сдавливая лёгкие. С каждой секундой, пока я ждала ответа, оно разрасталось, пока я не была готова взорваться. Я протопала последние два шага к его столу, схватила ручки и бросила их на пол.
Его голова дёрнулась к полу, где были разбросаны три ручки, затем медленно повернулась ко мне. Его брови нахмурились, челюсть сжалась, мускул на щеке напрягся, дыхание стало тяжёлым. Он был похож на быка, готового к атаке.
Что ж, я, чёрт возьми, была готова.
Я широко раскинула руки.
— Ну? — закричала я. — Что ты видишь, когда смотришь на меня? — я хотела, чтобы вопрос прозвучал твёрдо и требовательно. Вместо этого он прозвучал как отчаянная мольба.
Доктор Пирс отодвинул свой стул и встал, не сводя с меня глаз, он подошёл, чтобы встать прямо передо мной, возвышаясь надо мной. Моя шея выгнулась, чтобы я могла выдержать его взгляд, и мне пришлось побороть желание сделать последний шаг, чтобы сократить расстояние между нашими телами. Он посмотрел мне в лицо, и я чуть не застонала, когда увидела, как его язык скользит по губам.
