Ознакомительная версия.
Часть вторая
Дверной звонок застал Татьяну врасплох. Как всегда. Начинаешь собираться заранее, а в последний момент вылезает масса нерешенных вопросов, и неожиданно выясняется, что не так уж все продумано и подготовлено.
Разумеется, Наталья сейчас начнет орать. И будет права…
– Как! – взвизгнула Ведеркина и шлепнула себя по ляжкам. – Ты еще не одета! Убить тебя, что ли? Ну, что ты за человек! Ведь просила – не опаздывать, а ты!
– Натуль, я почти готова! Не кричи. Если хочешь, можешь даже стукнуть, я не обижусь.
– Она не обидится. Да если бы мне от этого полегчало, я бы тебя… Аникеева! – вопль Натальи повис в воздухе. – Что это на тебе?
В глазах Ведеркиной плескался ужас.
– Что? – Татьяна даже осипла с перепугу и уставилась в зеркало. – Ну, не молчи! Что там? Паук? Таракан?
– Хуже! – горестно всплеснула руками Наташка. – Ты соображаешь, куда мы едем? Я пять лет не могла родить, я ночей не спала, я чуть не спятила, я даже тебе, мымре, завидовала, что у тебя Каришка есть! Я чуть с Егором не развелась! А ты теперь все хочешь испортить?! Да?!
– Не хочу я ничего портить, – виновато пробормотала Таня. Она читала, что у только что родивших женщин бывают психозы, депрессии и прочие неприятные вещи, на которые следует реагировать спокойно, не провоцируя молодую мать. Ведеркина была не просто молодой матерью, а крупногабаритной молодой матерью, поэтому ее психоз мог плачевно отразиться на здоровье подвернувшегося под горячую руку родственника или знакомого.
Пока Татьяна усиленно соображала, по какому поводу бесится косноязычная подруга, Ведеркина ринулась в комнату прямо в сапогах и начала стучать вешалками.
– Нет, вы гляньте! Это же шкаф мужика, а не бабы! Одни брючные костюмы! Да тебе к психиатру надо! Кого я выбрала в крестные матери своему единственному сыну! Ты, кстати, помнишь, курица безответственная, что ты крестная мать?! Или как?
– Помню, – покорно подтвердила Таня. – А в чем проблема?
– Она еще спрашивает! Ты соображаешь, что мы идем в церковь! Туда нельзя в брюках! Нельзя! Вот! – Ведеркина вынеслась в коридор, потрясая жеваной крепдешиновой юбкой, в которой Татьяна ездила летом на дачу. – Переодевайся быстро! Надеюсь, платок у тебя есть?
– Носовой? Мы будем там плакать?
– Сейчас ты у меня довыпендриваешься! На голову платок!
– Не ори. У меня шарф. Все я знаю. И не мели ерунды – в церковь в брюках пускают. Ты вообще соображаешь, как я буду выглядеть в цыганской юбке, короткой дубленке и зимних ботинках?
– Как крестная мать!
– Да как бомжиха я буду выглядеть! Не майся дурью.
– Все. – Ведеркина всхлипнула. – У меня, кажется, молоко свернулось. Мне нервничать нельзя.
– Шантажистка! – Татьяна разъяренно выхватила у моментально повеселевшей Наташки юбку и с отвращением начала влезать в жеваный наряд.
– Очень миленько, – Наталья торопливо прикрыла собой зеркало. Но Таня отпихнула ее и закатила глаза:
– Мне в таком прикиде можно на паперти зарабатывать. Сами мы не местные. Перед Егором стыдно.
– Нечего моего мужика охмурять. Егору на тебя плевать.
– Спасибо. На меня плевать всем, кроме подчиненных, и то потому что плевать на начальство – себе дороже.
– Пошли уже. У меня Темочка из-за тебя замерзнет.
– Это все потому, что тебе приспичило крестить ребенка зимой. Его ж там еще в воду макать будут, бр-р-р… – Татьяну передернуло от острой жалости к бессловесному Темочке, которого в угоду традиции могут простудить.
– Чем быстрее, тем лучше. Ребенок не должен жить некрещеным. – Ведеркина сунула ей в руки сумку и начала выталкивать из квартиры.
Всю дорогу Наташка умильно сюсюкала с наследником, совершенно потерявшимся в огромном одеяле и кружевах, руководила Егором, объясняя ему, как, куда ехать и кому дать под бампер, чтобы не лез, и в сотый раз рассказывала, как она рожала.
Татьяна никак не могла отделаться от неприятного чувства, очень похожего на зависть. Она любила Ведеркину, радовалась за нее, переживала, но нет-нет да и ловила себя на мысли: «А почему у меня ничего этого нет? Несправедливо как-то…»
У нее не было щуплого хозяйственного Егора, дела которого неожиданно пошли вверх, не было заботливой свекрови, с которой можно было общаться на «ты», не было пяти лет отчаяния, после которых появилось запредельное счастье по имени Артемка, сопевшее в пеленках у толстого Натальиного живота, не было простого женского умиротворения, которое, как клад, ищут все, а находят лишь единицы.
Они с Натальей жили по двум зеркальным синусоидам. Едва только Татьяна рассталась с любимым человеком и уволилась с работы – Ведеркина вышла замуж.
Тане пришлось не только пытаться смириться с одиночеством, но и начать заново карьеру. Ни то, ни другое не получалось. Бухгалтер Лида, с которой Татьяна неожиданно сдружилась перед уходом из компании, сочла своим долгом регулярно названивать и сообщать последние новости. О том, что Крыжовников бросил менеджера по рекламе и переметнулся к секретарше, судачили все. Больше никаких значительных событий не случалось, поэтому любовная драма всесторонне обмусоливалась в курилках и за обедом.
Ведеркина считала, что Семена надо выдрать из памяти, как больной зуб, и забыть, категорически запрещая выспрашивать у Лиды подробности.
– Это же мазохизм! – возмущалась она, когда Таня делилась очередной новостью, добытой у бухгалтерши. – Все. Его нет. Это чужой мужик, и тебе нет до него дела. Никакого!
– Да я просто из любопытства. Мне на него давно наплевать.
– Разумеется. Именно поэтому мы ежедневно по три часа обмусоливаем его личную жизнь, – злилась Ведеркина. – У тебя так невроз начнется.
Невроз у Татьяны на самом деле начался. Причем на нервной почве ее даже обсыпало какой-то дрянью, и пришлось идти к врачу.
Врач назывался страшным словом дерматолог и принимал в районном КВД. Координаты добыла заботливая Ведеркина, то ли так сильно переживавшая за подругу, то ли просто боявшаяся заразиться от нее неизвестной болячкой. В то время Наталья, беременность которой оказалась замершей, активно готовилась к новой попытке, пила витамины, следила за своим здоровьем, поэтому почесывающаяся в разных местах Татьяна ее весьма и весьма беспокоила.
– Я в КВД не пойду, – уперлась Таня. – У меня это нервное, а там есть все шансы подцепить какую-нибудь конкретную заразу, от которой я буду долго и вдумчиво лечиться антибиотиками. А от антибиотиков портится общее самочувствие, цвет лица и настроение. Мне это категорически противопоказано. С плохим самочувствием невозможно устроить личную жизнь.
Ознакомительная версия.
