Ознакомительная версия.
Лола с удивлением поняла, что ее уже не смущают такие его речи – внятные, прямые, в которых он все называет… не то чтобы своими, а какими-то грубыми именами.
– Генетическое чутье, – усмехнулась она. – Доставить удовольствие мужчине – это у таджикской женщины в крови.
– Если бы это твое чутье распространялось за пределы постели, тебе цены бы не было. Вот о чем я тебя должен предупредить. – Его голос из довольного стал жестким. – Обычно я целый день на работе, так что ты с утра до вечера будешь предоставлена сама себе. Мне тебя развлекать некогда. Можешь заниматься чем хочешь. Надеюсь, ты не вздумаешь трахаться с охранниками, этого я не потерплю. Все остальное – на твое усмотрение. Листай журналы, слоняйся по магазинам, обертывайся водорослями, складывай паззлы – понятия не имею, что тебе нравится, да мне это и неинтересно. Но когда я дома, ты должна появляться по первому свисту. В койке, в соседней комнате – это смотря по обстоятельствам. По моим обстоятельствам, а не по твоим. Чтобы я полночи ждал, пока ты наболтаешься с соседскими бабами, – такого не будет.
– Это и есть подробности нашего сексуально-бытового соглашения? – вспомнила Лола.
– Да. Если тебя это не устраивает, я просто дам тебе денег. И задерживать не стану. Можешь ехать к родственникам, или куда ты там хотела, в общежитие? Но ты мне, не буду скрывать, подходишь, поэтому я предпочел бы, чтобы мое предложение тебя устроило. По-моему, оно гораздо приятнее, чем предложение руки и сердца. Или ты жаждешь романтики?
«Я – жажду романтики? – холодно, как о посторонней, подумала Лола. – Вот это уж точно нет».
– Твое предложение меня устраивает, – медленно проговорила она. – Примерно так, мама рассказывала, жили все мои предки по женской линии. Да и она жила бы… – Впрочем, объяснять Роману, почему ее мама жила иначе, Лола не собиралась. Что толку рассуждать об абстрактных вещах, когда реальные обстоятельства складываются так, как складываются, и никогда не сложатся по-другому? – Меня все устраивает, – повторила она. – И изменять тебе с охранниками я не буду.
– Изменять! Что, «трахаться» не можешь выговорить? – догадался Роман. – Ничего, научишься, губки у тебя подвижные. Ну а раз тебя все устраивает, то губками и поработай. Нет, не здесь – пониже, пониже… Забыла? Молодец, не забыла… Ага, и языком, правильно… Черт тебя знает, от каких ты предков этого набралась, но до чего ж классно у тебя выходит!
Конечно, это была не какая-нибудь другая, а та самая страна, в которой он родился и вырос.
Даже на выцветшем куске розовой ткани над пыльной привокзальной площадью было написано: «Хуш омадед!» – хотя и непонятно, но русскими буквами, и можно было догадаться, что это означает «Добро пожаловать!».
И все-таки жизнь здесь была совсем другая, и не заметил бы этого разве что слепой.
Когда Василий спросил сидящего под огромным раскидистым деревом таджика в засаленном ватном халате, не знает ли он, как пройти к управлению геологии, тот отставил пиалу с зеленовато-желтым чаем, поднялся и проводил Василия до самого здания – два квартала. А когда Василий стал благодарить, то лишь улыбнулся, сверкнув ярко-голубыми глазами, и сказал что-то по-таджикски. Понятно было, что он вообще не понимает по-русски и в речи Василия распознал только слово «геология». И точно так же было понятно, что он и представить себе не может, как это – не проводить приезжего человека туда, куда ему надо.
Это было первое впечатление от Таджикистана, и оно лишь подтверждалось каждый день из тех трех месяцев, которые Василий жил в городе, недавно переименованном из Душанбе в Сталинабад.
Вернее, впечатлениями были полны только первые два месяца. Потому что после двадцать второго июня ему стало не до впечатлений, не до города и вообще ни до чего. И Сталинабад он возненавидел так, как не ненавидел в своей жизни ничего и никого, даже отцовскую жену Наталью.
В той жизни, которая с рождения была его жизнью, шла война – страшная, невозможная, неожиданная, – а он почему-то сидел в этом застывшем от жары городе и только слушал сводки Совинформбюро, как какая-нибудь многодетная таджичка, которая все равно ведь ничего не может сделать для страны там, на фронте. Василию казалось, что, если он еще раз увидит бараньи глаза своего начальника и услышит знакомую фразу: «Надо, Василий Константинович, работать там, куда вас послала партия», – то просто не выдержит и запустит в этого невозмутимого типа графином с теплой водой.
Хотя, конечно, это была чистая правда: он был дипломированный специалист, специалистов не хватало, партия послала его в город Сталинабад и почему-то не хотела изменить это свое решение, послав его теперь туда, где он явно был нужнее, – на фронт. А значит, он должен был сидеть здесь, в глубоком тылу, уговаривая себя, что его долг перед родиной состоит именно в этом.
Отчаяние его было особенно сильным оттого, что настоящей работы он еще, собственно, и не делал. Так – разбирал бумаги в управлении, знакомился с геологическими картами и отчетами Памирской экспедиции и в тысячный раз выслушивал фразу о том, что «вопрос решается». Эта фраза обычно сопровождалась многозначительным возведением глаз вверх, что, как ему по секрету объяснила хорошенькая секретарша Катя, означало: Василия Константиновича Ермолова ожидает какое-то важное назначение, поэтому он должен пройти проверку. А проверка означала запросы, которые послали в Москву и в Ленинград, а сколько будут идти эти запросы по военным дорогам и дойдут ли вообще, – кто это знает?
Ожидание настолько измотало его, что Василий даже как-то не обрадовался, когда однажды утром, придя на работу, услышал от Кати долгожданные слова, сказанные торжественным тоном:
– Василий Константинович, зайдите к Мирзоеву. – И дальше, уже торопливым шепотом: – Решилось насчет тебя, Васечка! Зашлют теперь… – Катя состроила недовольную гримаску.
«На фронт отпускают!» – мгновенно мелькнуло у него в голове, и сердце зашлось счастливым холодком.
Наверное, эта мысль так ясно читалась на его лице, когда он вошел в кабинет начальника управления, что Мирзоев, даже не предложив ему сесть, торопливо произнес:
– Назначение на вас получено, товарищ Ермолов, завтра можете отправляться.
– Куда? – судорожно сглотнув, спросил Василий. – На…
– В специальную геологоразведочную партию, – раздался у него за спиной незнакомый голос.
Он резко обернулся к человеку, который произнес эти слова. Тот сидел у входа в кабинет, под самой дверью, поэтому его невозможно было заметить сразу.
– Как-кую партию?.. – растерянно пробормотал Василий. – Я думал, на фронт…
Ознакомительная версия.
