— Я должна кое в чем тебе признаться, — сказала Фрида.
— Слушаю.
— Я позвонила Франку в магазин. Никто не снял трубку.
— О чем это ты?
— После этого я позвонила его матери и выдала себя за его партнера по бизнесу. Она сказала, что Франк не был у нее уже довольно давно и попросила меня позвонить ему домой. И даже дала мне номер его телефона.
— Фрида! — воскликнула я, чувствуя, что дорожно-транспортное происшествие совсем близко.
— Я поговорила с его женой. Сказала, что у меня с ним была назначена деловая встреча и спросила, почему его нет в магазине. Сначала она выдала себя за няню своих девочек, которой ничего неизвестно. Но потом призналась, что она жена Франка, она была в ужасном состоянии.
— Когда ты звонила в Норвегию?
— Перед нашим отъездом из Праги.
— И ты говоришь мне об этом только теперь?
— Я вообще не хотела говорить тебе об этом. Но потом у нас был этот хороший разговор о… Мой телефонный разговор мог быть решающим для того, как сложатся отношения героев в твоей рукописи.
— Почему ты позвонила?
— Я же тебе объяснила. Рукопись. Мне хотелось узнать, что делает Франк. Права ли ты, предполагая, что он нас преследует.
— А он нас преследует? — Мне стало трудно дышать.
Большой грузовик намерился втиснуться перед нами. Фрида нажала на газ, давая понять, что не собирается пропускать его вперед. Я почувствовала удушье.
— Судя по его жене, не похоже, — сказала Фрида. — Но я не могла прямо спросить у нее об этом.
Грузовик сдался, но теперь какой-то трейлер пожелал перестроиться в полосу слева от нас. Реакция Фриды была молниеносной, она притормозила, чтобы избежать столкновения. Тяжелый корпус машины с прицепом словно присосался к дороге и протиснулся вперед. Как раз вовремя, чтобы Фрида успела свернуть в открывшийся проем.
— Я думаю, Франк занял деньги у влиятельных друзей, которые прибегли к неортодоксальным способам, чтобы вернуть их, — сказала она.
— Что ты хочешь этим сказать?
— Только то, что он взял кредит у людей, которые не пользуются услугами банков. У них свои методы.
— Я этого больше не выдержу. Давай вернем ему его деньги и попросим прощения, — предложила я.
— Что за глупости! Он все равно не станет отдавать из них свой карточный долг. Разве что они пригрозят его убить.
— Убить? Не шути такими вещами! — взмолилась я.
— Я не шучу. И мы не виноваты, что он проиграл в карты столько денег.
— Прекрати! Между прочим, откуда ты знаешь, что у него карточные долги?
— Я ничего не знаю точно, но интуиция мне подсказывает… — вздохнула она.
— Ты не говоришь мне всей правды, — возмутилась я.
— У всякой правды бывает тайный умысел и смягчающие вину обстоятельства. Кредиторы Франка опаснее для него, чем он для нас.
— Ради бога, расскажи мне все! — взмолилась я.
— Я разговаривала с его женой и матерью. Опираясь на их слова, я пытаюсь представить себе, что там происходит.
Хорошо, что не я вела машину, а то мы уже давно были бы в кювете.
— Как тебе могла прийти в голову такая безумная мысль?
— Я так и знала. Ты считаешь, что любая правда ведет к катастрофе. Но правда может оказаться и выходом из сложного положения. Не только у тебя трудности с Франком, у нее тоже. И сейчас ей хуже, чем тебе. Он снова обманывает ее. Она хочет покончить с этим. Но все дело в детях… Сперва она решила, что я новая любовница Франка. Бедняжка!
— Тебе ее жалко?
— Тебе тоже, только ты в этом не признаешься.
Я проснулась от собственных слез и некоторое время лежала, глотая воздух, пока не узнала свою кровать, комнату и не поняла, что нахожусь в Кройцберге. У меня затекла шея и свело челюсти. От нейлоновой занавески веяло холодом. Как от серой, вставшей вертикально льдины, испещренной тенями черных, торчащих во все стороны веток. Они словно примерзли снаружи к окну.
Мне приснились женщина и мужчина, спящие в одной спальне. Оба знали, что один из них этой ночью умрет, но не знали кто. Мое присутствие ограничивалось лишь тем, что мне были известны их мысли. Я была, так сказать, координатором, следящим за событиями. Они меня не видели. Или мне так казалось, потому что никто из них не обращал на меня внимания. Но точно я этого не знала. Во всяком случае, я настолько не имела для них значения, что они не замечали меня, им хватало самих себя и друг друга. В основном, самих себя. Женщина боялась смерти. Ей казалось несправедливым, что она должна умереть, почти не изведав жизни. Кроме того, это нелогично, ведь она совершенно здорова. Не может быть, чтобы пришел ее черед! Она ходила взад-вперед перед большой двуспальной кроватью и без конца говорила, как несправедливо, когда люди умирают не от болезни и не в результате несчастного случая. На ней была старомодная ночная сорочка с кружевами, висящими на плечах и груди. Светлые, длинные волосы были явно накручены на крупные бигуди до того, как их распустили и они крупными локонами легли на плечи. Иногда она встряхивала головой, и это напоминало мне, что у меня болит голова. От головной боли не умирают, думала я сквозь сон. Мужчина сидел, опершись на большую подушку и думал, что скорее всего умереть должен он — таково его предназначение. Для него эта женщина была Она. Не любовница и не жена. Он думал о том, что ей стало бы легче, если бы он умер. Меньше забот. И она смогла бы распоряжаться всем, что принадлежало ему, или тем, что принадлежало им обоим. Он не совсем понимал, кем они друг другу приходятся, но это было неважно. Поэтому он сказал, чтобы успокоить ее:
— Не огорчайся. Ты сможешь распоряжаться всеми вещами. И машиной тоже.
— Вот это-то и грустно. Ведь, если я умру, я не смогу пользоваться машиной.
Начиная с этих слов, я как будто приняла его сторону против женщины. Я наблюдала за ними, словно смотрела спектакль.
— Ложись спать, до утра мы все равно ничего не узнаем.
— Я не смогу уснуть, пока не узнаю, умру ли я утром.
— А что, по-твоему, хуже, умереть или остаться одной?
— Кто знает, ведь в любом случае кто-то из нас умрет, — сердито ответила она.
Мужчина заплакал. Ему так хотелось, чтобы она ответила иначе. Сказала бы, что она будет непоправимо одинока, если его не станет. Он пытался скрыть от нее лицо. Она даже не заметила его слез. Но я заметила и решила, что она холодна и не любит его. Для всех было бы лучше, если бы умерла она. Он, напротив, был очень чувствителен и заслуживал того, чтобы остаться в живых.
Но даже во сне я знала, что жизнью и смертью люди наделяются не по заслугам. Поэтому мне следовало что-то предпринять. Я незаметно столкнула ее с кровати. Схватила руками ее шею и сдавила. Это было легко. Она не сопротивлялась.
