- Я?
- Приблизительно год назад вы удалили все аккаунты, практически перестали пользоваться телефоном и вести по нему какие-либо переговоры со своими малочисленными подругами, сменили модель телефона на самую старую, кнопочную, отчего стали посмешищем в глазах всех молодых людей. Но это вас не смутило. Вы перестали ходить по врачам и задавать вопросы в поисковых системах...
- Что еще вы обо мне знаете? Может, скажете, какого цвета я предпочитаю нижнее белье? – иронично хмыкнула Полина, скрестив руки на груди.
- Красного, вы предпочитаете нижнее белье красного цвета. Или белого. Но никогда не берете черного, зеленого, синего, телесного...
- Хватит! – вспылила девушка. – Да как вы смеете?!
- Вы сами спросили.
- Я не просила рассказывать вас обо всем этом. Я вообще не просила, чтобы вы появлялись в моей жизни!
- А кто сейчас в вашей жизни, Полина? – леденея, задал я свой самый важный вопрос.
- Разве всевидящее сетевое око еще не доложило вам? – съехидничала она, но предательские слёзы уже успели сорваться с ее пушистых ресниц.
- Нет, там отсутствует информация о вашем сожителе. Вы крайне осторожны в последний год.
- И вы не попытались выяснить это другим способом?
- Я не посмел. Мог бы, но не посмел. Мне хотелось сохранить за вами право на личную жизнь, чтобы вы владели своей тайной единолично. Но если захотите поделиться, то я с радостью приму этот дар – ваше откровение.
Полина попыталась утереть слёзы, да вот только это оказалось нелегко: интенсивность слёзного потока грозилась перерасти в настоящий Ниагарский водопад. Но тут, сквозь сдавленные рыдания, я услышал отчаянное:
- Я неудачница, Эрнесто! Самая большая неудачница на свете. Мне всегда и во всем не везло. И когда он обратил на меня внимание...
- Кто?
- Мой бывший муж. Я даже не поверила своему счастью. Ведь всю жизнь я вызывала лишь недовольство у своей матери. Она постоянно твердила мне, что нужно стать лучше... красивее... умнее... вежливее... быть более понимающей... Все ее пожелания в мой адрес – это пожелание кем-то стать. Это не признание того, что я и так кем-то являюсь: кем-то дорогим для нее, ценным. Нет. Она не упускала случая сравнить меня со всеми подряд. И это сравнение ни разу не было в мою пользу. Ни разу! Максимум, если ей кто-то хвалил меня, она могла поджать губы и скупо улыбнуться, якобы скрывая гордость за дочь. Ведь это неприлично выставлять напоказ гордость!
Я слушал внимательно, но предчувствие – такое неприятное, холодное, темное, колющее, что мне придется худо от полученной информации, уже не покидало меня. Полина горестно всхлипнула и продолжила откровенничать:
- Мать охарактеризовала меня по полной программе! Стоило ей узнать, что я начала встречаться с молодым человеком, как в ее глазах я побывала и шлюхой, и тупицей, и неблагодарной тварью. Я всё равно вышла замуж в восемнадцать лет, лишь бы начать жизнь с чистого листа с тем, кто меня любил, как мне тогда это казалось. Но вскоре он, на правах того, что был чуть старше меня, начал «раскрывать мне глаза». И вновь я услышала, какая я неправильная! Ведь, по его мнению, моя мама – заботливая женщина. Ее не выбирают, ее нужно принимать такой, какая она есть и не пытаться бороться с ней, не пытаться ее изменить, что-то объяснить, а скандалить и обижаться – и вовсе бессмысленно. Я прислушивалась, ведь муж был практикующим молодым психологом, а я всего лишь студенткой второкурсницей юрфака. Так он периодически «лечил» мне мозг на протяжении трех лет, всё глубже и глубже погружая меня в чувство неудовлетворенности самой собой, в чувство собственной никчемности. Умелыми словами, незначительными поступками меня всячески выводили на скандал, а после обвиняли в эгоизме с обязательными отсылками на то, что «не я один так говорю, твоя мама тоже считает... Ты слишком зациклена на себе, ты гиперэгоистична, Полина! Почему ты должна быть центром чьей-то Вселенной? С чего бы это?.. Почему тебя надо постоянно хвалить?». А в последний год нашей совместной жизни он начал откровенно смеяться надо мной, проводя занимательные эксперименты, применять разные психотехники, где я служила ему лабораторной крысой. Я терпела, ибо была уверена, что если опять начну скандал или разговор про развод, то мне тут же напомнят о моём эгоизме. Боже мой, меня в нем настолько мастерски убедили, что дошло до того, что я стеснялась попросить сойти с моей ноги другого попутчика, если в общественном транспорте мне отдавливали ногу! А все мои невольные слёзы объяснялись одинаково. «Нет-нет, это не душевная боль, Полина, - часто успокаивал меня муж. – Это всего лишь твоя личная проекция. Большинство людей совершенно не желают причинять тебе боль, но, видя твой вызов, твоё желание быть жертвой, не могут упустить столь великолепный шанс выступить в роли твоих Учителей, Наставников, посланных тебе свыше». И я верила. Верила, понимаете, Эрнесто?! Верила во всю эту чушь, будто все люди вокруг меня замечательные, а те, которые плохие, грубые, заносчивые – это всего лишь моя проекция, они якобы просто отзеркаливают меня. Я убеждала себя, что нет плохих людей – все люди разные, многогранные существа... Однако что-то внутри меня спорило, что-то клокотало и восставало, шепча: «это не так!». Муж сразу же объяснял мне это с точки зрения медицины и официальной науки, приписывая мне такие диагнозы, с которыми просто опасно жить среди людей и ходить без смирительной рубашки.
- И, что, ни одна ваша подруга?..
- Нет. Ни одна, Эрнесто. Всем так нравился мой супруг: красивый, статный, уважаемый, успешный, утонченный, учтивый, улыбчивый, ухоженный, умный и знающий себе цену, что они все смотрели ему в рот, стоило мужу начать говорить. Его так и называли «Много «У», потому что все эпитеты по отношению к нему всегда начинались с буквы «у». Зато потом я нашла еще эпитеты, которые применила к нему: ублюдок и моральный урод. Я догадывалась, что у него появилась любовница, спрашивала, пыталась привлечь внимание к себе, следовала его же советам, как советам специалиста, но он всё отрицал и неизменно обвинял меня в скудоумии и эгоизме, в доморощенной ревности, к которой прибегают лишь глупые «рязанские клуши». Ему нравилось так жить, его, видимо, горячила эта игра. И однажды я проследила за ним. Он поехал домой во время обеденного перерыва. Я даже испугалась за его самочувствие, застыдилась, подумав, что я такая дура, слежу за ним, а человеку, наверное, плохо, ведь он много работает, устает... А потом увидела, что к дому подъехала еще одна машина, тоже хорошо мне знакомая. Спустя десять-пятнадцать минут я, как во сне, поднялась в квартиру, чтобы тихо открыть дверь. Я не обвиняла, даже не плакала, когда увидела мою мать в его объятиях. Мой мир просто рухнул в тот момент. И в первую очередь от того, что я услышала: «Скажи, - спрашивала моя мать у моего же мужа, - а Полина, эта замухрыжка, она ведь так не умеет, она не такая опытная, как я?». И он отвечал: «Несомненно! Ты вне конкуренции! У меня от тебя просто мозг сносит!». Я попала в больницу, в психоневрологическое отделение. Муж постарался. Он вызвал скорую, озаботившись моим отсутствующим видом в тот момент, и объяснил врачам, что я пребываю в сильном стрессе, что меня срочно нужно госпитализировать, а мать подтвердила. Я попыталась сопротивляться, но это было разъяснено, как агрессия, как начальная стадия шизофренических реакций, как прогрессирующая стадия заболевания... Из больницы я выписалась спустя три недели, благодаря лечащему врачу: ему требовалась юридическая консультация, и я оказала ему услугу за услугу. Обколотая какими-то транквилизаторами, я была готова на всё, лишь бы сбежать оттуда. Потому что видела, как люди, за которыми не приходили родственники, просто бесследно исчезали посреди ночи. Ни о каких выписках там речь не шла. Я стала подозревать, что там процветает торговля людьми, их органами, помимо того, что уже почувствовала на себе: эксперименты с лечением, когда меня пытались вылечить от нормальной реакции. Мои худшие подозрения подтвердились, когда я ознакомилась с некоторыми документами при оказании той самой юридической консультации.
