Подруга долго молчит, разглядывая собственные руки, над чем-то раздумывая, но затем шумно выдыхает:
— Тебя искал Воронцов.
Три слова, семнадцать букв… А внутренности скручивает от противоречивых эмоций. Хочется подпрыгнуть от радости, расспросить подробнее: А как он при этом выглядел? Что спрашивал? Для чего искал? Может, мне самой поискать его? Но в то же время, хочется избавиться от этого человека навсегда. Даже имени не помнить.
В итоге, решаю проигнорировать эту новость самым демонстративным способом. Прочищаю горло и обращаю взор на красивого и доброго историка, уже начавшего свою лекцию. Но Арина не сдается, толкает в бок и кивает на свою тетрадь, где гелевой ручкой выводит вопрос, адресованный мне:
«Не интересно?»
«Именно так» — отвечаю корявым почерком, и, немного подумав ставлю жирный восклицательный знак.
«Не кричи на меня!» пишет подруга, тихо хихикнув в кулачок. Дарю ослепительно злобную улыбку и больше не реагирую на подругу до самого звонка на перерыв.
— Все свободны. Всем поки-доки. Маркова, вы задержитесь. — произносит историк, и я даже радуюсь такому раскладу, потому что возможность остаться в аудитории, то что доктор прописал от болтовни Арины на тему моей «несчастной» любви.
Когда дверь закрывается за последним студентом, плетусь к столу историка.
— Вам, Яна, персональное задание. Подготовите доклад к следующему занятию. Прогул вам ставить не стану, но вопросами засыплю. Готовьтесь тщательно. — препод передает мне лист А4 с написанной от руки темой для моего доклада. Пробегаюсь глазами по тексту и оживленно киваю, соглашаясь на выставленные условия.
— Спасибо вам большое! — благодарю мужчину, понимая, что разговор окончен, а мне совсем не хочется отправляться на растерзание подруги.
— Больше не прогуливайте, Маркова. А следующий раз — не прощу. И плакал ваш автомат.
— Ни за что в жизни. — улыбаюсь, собираясь на выход.
— До свидания, Сергей Анатольевич!
— До свидания, Яна. — отвечает, почему-то, провожая меня взглядом. Я не так глупа, чтобы воспринимать это, как симпатию со стороны взрослого мужчины, но лицо, заливается румянцем, против воли. Процессы, протекающие в организме, вообще, не сильно прислушиваются к нашим желаниям. А мои, иногда, и вовсе, восстают против меня.
Прежде, чем успеваю дотянуться к дверной ручке, дверь распахивается и меня обдает холодом, сравнивым с Арктической стужей, потому что на пороге стоит Вик. Очень рассерженный Вик.
****
Мое бедное сердечко забилось где-то в районе левой пятки. Замерла, не зная, как реагировать на столь неожиданное, но в то же время долгожданное столкновение.
Планы по полному игнорированию, кажется, с треском провалились, потому что с таким широко раскрытым ртом, точно невозможно сделать вид, что человек не замечен.
Глаза, сами собой, бегают от растрёпанных чёрных волос до лёгкой щетины и обратно. Пальцы покалывает от желания прижаться к мужской щеке, так что приходится сжать их в кулаки.
— Ты! — выпаливает, наконец, Вик, и хватает меня за предплечье, чтобы в ту же секунду потащить на выход.
Беспомощно оглядываюсь на преподавателя, в надежде на спасение, но тот углубился в бумаги и даже не смотрит в нашу сторону. Мозг лихорадочно пытается придумать выход из этой ловушки, но мысли в панике мечутся из стороны в сторону, размахивая белыми флажками, в знак капитуляции, и все это с громким визжанием и крокодильими слезами, так что понять хоть одну из них просто невозможно. Упираюсь свободной рукой в дверной косяк, пытаясь удержаться на месте, но силы явно, не равны.
— Даже не пытайся. — цедит сквозь зубы Вик, и обходит меня так, чтобы второй рукой подтолкнуть под спину.
Страх выглядеть глупой истеричкой перед историком и другими студентами из корридора, заставляет сдаться и послушно шагнуть в указанном направлении.
Считаю шаги, чтобы не свихнуться от близости Воронцова. На тридцать втором, спокойно выдыхаю: счёт помогает успокоить разбушевавшиеся нервы. Мыслительный процесс постепенно восстанавливается. Перед глазами возникает картинка с взволнованными таракашками (не знаю почему, но свои мысли я представляю именно в виде маленьких, но очень глазастых тараканчиков), обмахивающими друг друга белыми флажками, и распивающими бакальчики с валерьянкой. Делаю глубокий вдох и резко торможу, пытаясь вырвать руку из стального захвата. Мне не нравится чувствовать на себе чужие пальцы. Кожа под ними горит, будто контактирует с сильнейшим аллергеном.
— Я сказал: даже не думай! — грубо повторяет, прижимая меня к себе, но при этом продолжая идти.
Таким Воронцова я вижу впервые. Не знаю, что такого произошло, но похоже, это что-то, сильно его разозлило. И мне бы взбрыкнуть, послать его куда подальше, и отправиться по своим делам, может даже, по башке сумкой зарядить, чтоб неповадно было приличных девушек за руки хватать и тащить куда вздумается, да только крепко прижатый к спине торс, напрочь лишает воли. И я даю себе обещание послать его позже. Как только он отстранится.
Уже оказавшись на улице, под любопытными взглядами студентов, понимаю, что ни слова не проронила, с момента нашей встречи.
— Что тебе нужно? — мой спокойный будничный тон удивляет даже меня. Будто чашку кофе у официанта попросила. Вот это мастерство! Вот это актерская игра… Оскара мне! Два заверните!
— В машину садись. — не просит, приказывает! И это возмущает меня до глубины души. Вспоминаю слова психолога: ты должна только себе, только для себя. А для меня лучший вариант — держаться подальше от этого человека.
— Неважно. — в очередной раз, пытаюсь вырваться из захвата, но снова терплю неудачу.
Оборачиваюсь, чтобы, наконец, заглянуть в глаза, но пугаюсь увидев, какими чёрными они стали: как непроглядная ночь, при чем, очень холодная. От нахлынувших эмоций, съеживаюсь. Глаза предательски пощипывает, так что приходится шумно сглотнуть, чтобы сдержать готовые вот-вот пролиться слезы.
— Лучше бы тебе самой сесть… — почему-то, сомнений по этому поводу у меня не возникает, так что отбросив страхи и сомнения, открываю заднюю дверь, сажусь, и со всей силы захлопываю. Вик и глазом не ведёт на мою провокацию, обходит авто и усаживается за руль.
Воспоминания накрывают с головой, стоит только почувствовать запах кожаной обивки сидений. Моя бледная рука в его загорелой, вкус холодных губ, чувство эйфории, накрывающее с головой от каждого прикосновения.
Бросаю взгляд на водителя, плавно выезжающего с парковки: белоснежный воротник сильно контрастирует с загорелой кожей и чёрной копной волос.
Сердце сжимается от боли, когда счастливые мгновения из памяти сменяются сценой в клубе, где я безжалостно лгу Вику о своих чувствах к Станиславскому. Весь этот год, считала, что поступила правильно, но сейчас, когда широкие плечи парня находятся на расстоянии вытянутой руки, начинаю жалеть. Потому что протянуть эту самую руку и почувствовать горячую кожу, сейчас, сравни, глотку прохладной воды в пустыне.
Крепко зажмуриваюсь и зажимаю обе руки между бедер, потому что сила воли у меня ни к черту!
— Куда ты меня везешь? — шепчу занемевшими губами, даже не надеясь на ответ, но на удивление, мой «похититель» решает ответить.
— Мы поговорим. — холодно и отстраненно. Это совсем не тот голос, который я запомнила. Будто, и парень передо мной совсем другой.
— Ты больной? Прошло больше года! Нам не о чем говорить! — от ощущения нереальности происходящего, срываюсь на крик.
В глубине души, я всегда мечтала о таком вот поступке Вика: пришел, скрутил и утащил в свою конуру, без выяснения отношений и прочих проблем. И даже полгода назад, я была бы счастлива оказаться в ситуации, но сейчас… Стало как-то поздно. Слишком много времени прошло, слишком сильно я изменилась, слишком многое преодолела без него.
Не понимаю, зачем все это сейчас.
— Мы поговорим. — настойчиво повторяет, не отводя глаз от дороги.
