- Со мной уйдешь, Ника, - говорит он холодно.
В конце концов, я вжимаюсь в кресло я смотрю вперед, прямо на бетонную стену, которая приближается с угрожающей скоростью. Никогда не думала, что моя жизнь оборвется так - я подготовилась сражаться за нее на равных, выгрызать право на нее в рукопашном бою. Но в итоге оказалась привязанной к железке, которая несется вперед, не обращая внимания на мои мольбы.
Бросаю последний взгляд на Витю, который с маниакальным упорством вдавливает педаль в пол и вдруг некстати думаю, что Дима очень любит свою машину и мне жаль, что из-за меня она будет испорчена.
А дальше все происходит как в замедленном кино. Когда до стены остается совсем небольшое расстояние, я инстинктивно дергаю на себя ручник, замедляя ход автомобиля, а потом резко приваливаюсь к двери лихорадочно шаря пальцами в поисках ручки.
Это просто чудо, что мне удается распахнуть дверь за мгновение до того, как машина с яростным скрежетом врезается в стену. На секунду я будто зависаю в воздухе, а потом чувствую удар такой силы, что мне кажется, все кости сжались под прессом. Грудную клетку сдавливает. Голова наливается свинцом. Меня еще раз, как куклу, подбрасывает вверх, и я перестаю что-либо ощущать кроме адской боли, которая волнами распространяется по всему моему телу.
40
Дима
- Возьми, - поднимаю голову и вижу над собой внушительную фигуру Кирилла, который, умело балансируя на костылях, протягивает мне бумажный стаканчик с кофе.
Я киваю и принимаю из его рук ароматный напиток, который во всем контексте этой безумной ночи кажется чем-то вроде пальмовой ветви мира. Кто бы мог подумать... Устало потираю глаза, которые жжет от яркого больничного света, и делаю глоток крепкого эспрессо.
- Врач сказал, что помимо вывихнутого плеча и сотрясения, Ника отделалась лишь ушибами и царапинами, - говорит Кирилл и, вытягивая перед собой перебинтованную ногу, осторожно опускается в кресло рядом со мной. - Она будет в порядке.
Это я знаю. Она боец. Бесстрашно сражается до последнего, какими бы низкими ни были шансы на успех. А я всегда ее недооценивал.
- Она в сознании? – спрашиваю я, проглатывая ком в горле, когда перед глазами встает картина безжизненной Ники у покореженного автомобиля.
- Приходила в себя, но сейчас спит. О ней позаботятся. Ты можешь ехать домой, Дим. Если будут какие-то изменения, я тебе позвоню.
- Я хочу остаться, - говорю твердо, отвергая саму мысль о том, чтобы уехать, не убедившись, что с Никой все хорошо.
- Мы с Летицией побудем здесь до приезда родителей, - на несколько секунд он замолкает, а я вдруг чувствую себя лишним. - Когда Ника поправится и будет готова к перелету, они хотят забрать ее в Испанию.
Я резко дергаюсь, встречая изучающий взгляд Кирилла.
- Так будет лучше, - говорит он спокойно. - Она закончила университет. Ее здесь ничего не держит.
Смысл этих слов обрушивается на меня как гром среди ясного неба.
- Ей надо сдать экзамен, - напоминаю я, цепляясь за эту идею как за спасательный круг.
- Учитывая обстоятельства и ее успехи, уверен, она сможет сдать его без личного присутствия.
Я ставлю недопитый стаканчик с кофе на пол и тру лицо руками, пытаясь удержать мир, который стремительно рушится прямо у меня на глазах.
- Послушай, - говорит Кирилл, тяжело вздыхая. – Неважно, что и как произошло у вас с Никой, пока меня не было. Я ценю все, что ты сделал для моей сестры, но сейчас лучше, если ты не будешь подпитывать ее иллюзии относительно вас двоих. Она достаточно страдала. Ваша игра подошла к концу.
- Я никогда не играл с Никой, - возражаю я.
И я знаю, что это правда. С того момента, как я увидел Нику на танцполе в клубе, даже не зная, что это она, я больше не принадлежал сам себе. Ника заполнила собой все мысли и желания, вытеснив из сознания память о том, как я жил до этого. Чем бы ни было то, что произошло между нами за пошедший месяц, это никогда не было игрой.
- Разве это важно? - Кирилл задает этот вопрос с нотой раздражения в голосе.
- Для меня – да.
- Сколько, Дим? Сколько времени пройдет, прежде чем тебя начнут утомлять эти отношения? - спрашивает он, чуть повышая голос. - Прежде чем ты поймешь, что вмешательство в твою жизнь становится чересчур навязчивым? Прежде чем ты «начнешь задыхаться от неоправданных запросов» - это твои слова, верно? – друг говорит абсолютно серьезно, точно зная, на какие болевые точки надавить. - Ника всегда относилась к тебе по-особенному. Оставив ее сейчас, ты причинишь ей меньше боли, чем если бросишь через месяц. Поэтому подумай не о том, что хочешь ты, а о том, что будет лучше для нее.
- Ты понятия не имеешь, о чем просишь, - произношу я, с трудом выдавливая слова из стянутого спазмом горла.
- Правда? – он усмехается, а острый взгляд, который он меня вонзает, сеют в моей душе панику. - Ты любишь Нику?
Слова друга режут меня по живому, потому что на этот вопрос у меня нет ответа. Она дорога мне. Я одержим ею. Но любовь? Я давно пообещал себе, что больше никогда никого не полюблю. Любовь – это передать власть над собой другому человеку. А на такое самопожертвование я больше не способен. То, что я чувствую к Нике - это нечто совершенно особенное, ни одна девушка не затрагивала меня таким образом. Она вошла в мою жизнь, в сознание, в кровь, и я не могу выбросить ее оттуда. Но было ли это любовью?
- Я бы хотел увидеть ее, - говорю я, прочищая горло.
- Она спит, - напоминает Кирилл. Он говорит это спокойно, но я слышу в его голосе недовольство.
- Это неважно, - я поднимаюсь с места. - Я не пробуду у нее долго.
В палате Ники царит полумрак, но хрупкая фигура в больничной пижаме сразу приковывает мой взгляд. Я подхожу ближе, стараясь не шуметь, и жадно впитываю в себя ее образ. Из тонкой руки торчит иголка капельницы, лицо бледное, на щеке огромный бордовый синяк, на лбу ссадина, рассечена губа. Она выглядит измученной и уязвимой, но даже в таком состоянии у меня перехватывает дух от ее красоты и внутренней силы.
Она не заслужила ничего из этого.
Внутри меня что-то больно сжимается, когда я представляю, что могло бы произойти, если бы Ника не действовала, а ждала, что ей помогут. Она всегда говорила мне, что готова к нападению, но я никогда не воспринимал эти слова всерьез. И до сих пор не понимаю, как в той ситуации она смогла спасти себя. Находясь на волосок от смерти, в машине, ведущей ее к пропасти одержимым психом, связанная по рукам и ногам, она не сдалась.
Я хорошо помню тот миг, когда по координатам, которые передали мне Владимир и Даня Благов почти одновременно, я доехал до места аварии. Увидев огромный пожар и искалеченную груду металла, которая когда-то была моим Гелендвагеном, я похолодел от ужаса. Все померкло. Спина покрылась бисеринками пота, ноги отяжелели и отказывались слушаться. На миг я перестал что-либо слышать: гул пожарных сирен, какофония переговоров полиции, треск огня, - все исчезло, словно я оказался в безвоздушном пространстве. Все, что было во мне – это оглушающе громкий стук сердца.
Только потом я заметил склонившихся над тонкой фигурой полицейских, и со всех ног побежал вперед, чтобы убедиться, что каким-то чудом Ника осталась жива. Позже была скорая, звонки Кириллу. И эта больница. Седой главврач, который лично осматривал Нику по звонку Благовых. И пустынный коридор, в котором я провел часы ожидания. Надежда, что все обойдется. И вера, что с самоубийством Самохина весь этот кошмар для Ники навсегда закончится.
Заходя в ее палату, я хотел просто посмотреть на нее издалека и уйти. Это было бы единственно правильным и здравым решением. Но, глядя на нее сейчас, я меньше всего хотел принимать правильные решения.
Почти вплотную приблизившись к кровати, я протягиваю руку и нежно провожу пальцем по светлой пряди, упавшей Нике на лоб. Изучаю миловидное лицо с тонкими чертами. Глубоко вдыхаю в себя аромат тропиков, притушенный запахом лекарств. Больше не позволяю себе ничего лишнего, как и не должен был позволять с самого начала.
