совести рассматривала самого Филиппа. Хотя бы поглядывала, но нет же — уставилась как на экспонат на выставке.
— Дарка, он тебя любит? — вдруг спрашивает Аля.
— Вот еще! Мы учимся вместе.
— Да ладно?! Ты же в… — Аля хмурит брови, пытаясь вспомнить мой класс.
— В шестом, — подсказываю ей.
— Фи, — разочарованно тянет Аля. — Так он малолетка! Я думала класс восьмой, или девятый, а тут совсем мелкотня.
— Не такой уж и «мелкотня»! — вступаюсь за Фила. Не нравится мне, когда кто-то его обзывает. Неважно как!
— Не, ну так-то он ого-го парниша! Только вот класс… — Аля морщит носик. — Слушай! — Она ерзает на кровати, пытаясь одной рукой справится с подушкой. — Может он второгодник, а? Не знаешь, сколько ему лет?
— Никакой он не второгодник! Он всего лишь на пять с половиной месяцев младше меня.
— Мелкотня! — Ставит «диагноз» моя соседка по палате, хотя ей самой всего пятнадцать лет.
Алия, махнув левой рукой, так как правое предплечье у нее в гипсе, показывает разочарованный жест, что ей уже не интересно. Но через несколько секунд с утверждением опять выдает:
— По-любому — любит!
— Да нет же! — возражаю я. — Он мой брат! — выпаливаю, не сдержавшись.
Аля растерянно хлопает глазами.
— А так бывает?
— Как видишь, бывает!
— У вас что, папы разные? Хотя нет. Подожди. Не папы… — сама себе отвечает Аля. — Мамы!
— Да.
— Ничего себе! А как ты узнала?
И я, наверное, первый раз в жизни, поделилась с малознакомым человеком всем, что копилось в душе. Ведь с Алей мы познакомились только вчера, когда меня привезли в палату.
— Слушай, а ты не знаешь, почему твоя мама и его папа расстались? Они были женаты?
— Я не знаю.
— Ты что, не спрашивала?
— Нет. — Говорить, что голове вертится море вопросов, но произнести их вслух я боюсь, не стала.
— А я бы спросила…
Вчера я рассказала ей, как получила травму. Точнее мы все рассказали друг другу. Но Вику и Санию сегодня выписали, и Аля не хочет, чтобы к нам подсели какую-нибудь противозину. День почти прошел, а новеньких никого не было.
— Может, никого не добавят, — предположила я.
— Добавят! Просто вчера многих выписали, и сейчас заполняют сначала первые палаты, а наша последняя, — ответила Аля. Ее тоже должны скоро отправить домой, и я, честно говоря, очень боюсь, что и правда подселят какую-нибудь «противозину».
Вечером пришли мама с папой. Мама очень переживала, а папа как всегда шутил. Мне принесли долгожданный повербанк, и теперь разряженная батарея в ближайшие дни мне не грозит. Сначала я думала, что буду смотреть фильмы, но почти все время переписывалась с Филом и другими одноклассниками. Мне писали все. Все, кроме Евы. И это почему-то очень сильно задевало.
Полина
— Полина, выдохни ты немножко! Нельзя так переживать! — пытается успокоить меня муж. — Ты же видела сама: с дочей все хорошо. Она улыбается. А ты — нет.
— Не могу я, Сережа, улыбаться, — признаюсь.
— А надо! Доче поддержка нужна, а не охи, ахи.
— Да я же не охала! — искренне возмущаюсь.
— Охала, еще как охала!
Знаю, что сейчас он хочет меня приободрить, но я ничего не могу с собой поделать. Я всегда сильно переживала и переживаю за дочь. По любому поводу. А сейчас мне не дает покоя то, что одноклассники Дарины что-то не договаривают.
— Сереж… Как ты думаешь, почему дети молчат?
— Наверное, знают кто виноват, а ябедничать никто не хочет.
— Вот и я так думаю. Но кто?
— Не знаю. У вас там нет камер?
— Нет. Камеры только на крыльце и по углам здания, чтобы охватить периметр. Спортивная площадка совсем в стороне.
— Тогда ничего не остается, как ждать, когда наша партизанка во всем сознается.
— Думаешь, она расскажет?
— Дума…
— Сергей, можно тебя на минутку? — звонкий женский голос прерывает его на полуслове.
Мне не нужно оборачиваться, чтобы посмотреть, кто это — я по голосу узнаю Камиллу. В прошлый раз я почему-то решила, что она работает в поликлинике. Тогда что она делает в самой больнице?
— Полина, подожди минуточку, пожалуйста, — просит муж.
— Сереж, дай мне ключи, я буду в машине, — предлагаю ему.
Присутствовать при чужом разговоре мне не хочется.
— Мне нужна одна минута, — с легким нажимом произносит каждое слово Сережа. — И мы вместе пойдем. Хорошо?
Наклоняю голову в знак согласия и отхожу немного в сторону. Но этого недостаточно, поэтому я невольно становлюсь свидетельницей их разговора.
— Я думала, ты ко мне зайдешь?
— Зачем?
— Ну, как-никак не чужие все-таки. Ты не рад меня видеть?
— Да как-то нет особой радости. Ты что-то хотела?
— Поговорить, Сереж. Мы столько времени не видели друг друга…
— Так и говорить вроде как не о чем. У тебя своя жизнь, у меня своя. Все, как ты и хотела…
— Ты все еще сердишься на меня, да? — Камилла вопрошающе заглядывает в лицо моему мужу.
— Камилла, я уже давно все забыл. Мне пора. — Муж пытается отойти, но Камилла ловит его за рукав.
— Сережа, подожди…
— Меня ждет жена.
— Жена… — эхом повторяет Камилла.
— Да, Камилла. Моя жена меня ждет. Всего доброго! — сухо отвечает муж и возвращается ко мне.
— Прости. Идем, — говорит он уже мне.
Заставляю себя не поворачиваться назад, но я уверена, что Камилла все еще стоит на месте. Спиной чувствую ее взгляд, и только потом слышу частый стук каблуков.
Сережа влюбился еще в начальной школе. Никогда этого не скрывал, рассказывая своим родителям о самой чудесной девочке с необычным именем — Камилла. Именно так звали первую любовь и первую жену Сергея. Я видела его школьные фотографии — он практически на каждой стоит рядом с Камиллой — стройной девочкой кукольной внешности и огромными белыми бантами.
В школе Камилла мало обращала внимания на влюбленного одноклассника. По крайней мере, именно так думала Сережина мама, которой почему-то Камилла сразу не понравилась. Ольга Антоновна считала Камиллу избалованной и капризной, и, как считают многие мамы, — недостойной ее сына. А Сергей не смотрел больше ни на одну девочку, и это беспокоило мать еще больше. Даже на свадьбе единственного сына Ольга Антоновна сидела сама не своя. Сын был безумно счастлив, а у нее особой радости, как она рассказывала, не было. Она благословила молодых и приняла невестку в свою семью.
Однако семейное счастье было недолгим. Сергей и Камилла прожили вместе два года и разошлись. О причине развода мама не знала, но в глубине души была очень рада. Мне Сережа об этом тоже ничего не говорил, а я не
