— Ты такой высокий. — Откидываю голову назад, чтобы посмотреть на него снизу вверх. — Если хочешь поцелуя, тебе придется спуститься за ним.
Бен моргает и наклоняется. Опускает руки по бокам, и я ожидаю почувствовать его крепкую хватку на своих бедрах, но жар его ладоней так и не приходит.
— Я не должен, — шепчет он так близко, что я чувствую жар его дыхания, запах сладкого пива на его языке.
Я скольжу руками вверх и хватаю его за рубашку на талии. Мой разум кружится от пьянящего сочетания похоти и возбуждения. Облизываю губы. Его темные глаза вспыхивают огнем, и в этот момент я понимаю, что Бен потерялся в своих низменных инстинктах. Голос в его голове, говорящий, что он должен уйти, был заглушен этой связью между нами.
Он двигается. Опускает голову. Я закрываю глаза и чувствую прикосновение его губ к моим. Такое мягкое, нежное, словно перышко у моего рта. Сладкое. И даже близко недостаточное.
БЕН
Я сжимаю руки по бокам, чтобы они не дрожали. Не тряслись от страха или нервозности… или нужды. Я сдерживаю свое желание притянуть девушку к себе, прижать ее нежное тело к своему, пригвоздить ее к стене, чтобы она не ускользнула.
Мои вены наполняются опасным коктейлем желаний, и я уступаю, совсем немного, единственной вещи, о которой не мог перестать думать всю ночь. Целовать Эшли.
От ее собственнической хватки за мою рубашку у меня поднимается кровяное давление, а сочетание эйфории и пива мешает мне ясно мыслить. Тепло ее губ, знойный аромат ее волос — я человек на краю пропасти, изо всех сил пытающийся удержаться на ногах.
Целую ее сомкнутыми губами, прижимаюсь к ее губам. Тихий стон вырывается из ее горла, и я жажду почувствовать его на своем языке.
Это уже слишком. Я зашел слишком далеко. Перешел черту. Собрав все остатки самообладания, выпрямляюсь, но прежде чем успеваю выпустить воздух между нами, Эшли обхватывает одной рукой мою шею, другой — спину и приподнимается на цыпочки, крепко прижимая свое маленькое тело к моему.
Рычание удовольствия, которое вырывается из моего горла, застает меня врасплох, когда девушка облизывает мои сомкнутые губы. Ее скользкому язычку невозможно противиться, и я приоткрываю губы.
— Да, — шепчет она мне в рот, когда я отдаюсь под ее контроль.
Поцелуй не жесткий и не быстрый. Это медленно и обдуманно, каждый вкус, который мы получаем друг у друга, желанный, как будто будет последним. И он должен быть последним. Но даже когда эта мысль пронизывает меня, то же самое происходит и с твердым осознанием того, что я должен поцеловать ее снова. Столько раз, сколько мне сойдет с рук. Столько, сколько она мне позволит.
Эшли рукой скользит вверх по моей шее к волосам, царапая ногтями кожу головы. Наклоняюсь ближе. Я отказываюсь от борьбы, чтобы оставаться под контролем, и крепко обнимаю ее, почти отрывая от земли, чтобы получить больше, глубже, ощутить ее вкус полнее. Ее искусный язычок дразнит, заставляя меня гоняться за ним с мучительной потребностью в большем. Больше ее влажного рта, ее мягких изгибов, ее хриплых стонов.
Как мне удавалось жить без нее так долго?
Мэгги.
Ледяная волна вины гасит огонь, пылающий в моей душе, и я разрываю поцелуй. Эшли задыхается от неожиданности, и я опускаю ее, отступаю назад и провожу рукой по волосам, в то время как моя грудь вздымается.
— Эш… Мне очень жаль.
— Почему? — В ее голосе слышится улыбка, но я отказываюсь смотреть на нее. — Я не могу.
Золотое кольцо на моем пальце кажется слишком тугим, сжимающим, осуждающим.
— Я женат. Я не могу этого сделать.
— Бен… — Она произносит мое имя с такой любовью, что это только усиливает чувство вины. — Все в порядке, я знаю, как ты относишься к Мэгги. И не представляю угрозы для того, что было у вас, ребята.
Волна гнева поднимается у меня под ребрами. Как она может так говорить? Девушка представляет угрозу всему в моей уравновешенной жизни. Моему браку, воздержанию, контролю. Просто дыша, Эшли представляет собой ходячую угрозу всему, за что я твердо держусь.
— Эй, — окликает она меня, наклоняя голову, чтобы поймать мой взгляд. — Не делай этого, хорошо? Не кори себя. Это была моя вина. Я поцеловала тебя.
Уголки моих губ дергаются. Очень мило с ее стороны взять вину на себя, но она ошибается. Это я отпустил, поддался тоске, которая была у меня дольше, чем я даже в состоянии признаться себе.
— Я не должен был раскрывать тебе свой секрет.
Она кажется такой собранной, такой непринужденной, совсем не такой потрясенной, как чувствую себя я.
— Я очень рада, что ты это сделал. Время исповеди? Я надеялась получить шанс на твои губы в течение многих лет.
Я смотрю ей в глаза.
— Серьезно?
Она медленно кивает, как будто заново переживает поцелуй в своих мыслях.
— Твои губы оказались даже лучше, чем я себе представляла. А у меня живое воображение. — Она подмигивает. — Спасибо, что побаловал меня.
Это все, что было? Просто небольшое баловство? Я уверен, что Эшли воспринимает поцелуи, как рукопожатия — дружеские, но совсем не личные. Это единственное объяснение того, почему она ведет себя так, будто мы только и делали, что обнимались. Но мой пульс все еще колотится, ее вкус все еще на моем языке, мой член болезненно тверд, а мои намерения далеки от невинных, когда я смотрю, как ее соблазнительные голубые глаза сверкают в тусклом свете.
— Я должен идти, — говорю я. Почему? Потому что, если останусь здесь еще на секунду, то обязательно отброшу все остатки своего контроля и зацелую ее до чертиков у этой стены.
— Хорошо. — Она широко улыбается.
Мои губы горят от желания поцеловать эту лучезарную улыбку на ее великолепном лице. Вместо этого я отхожу в сторону.
— Спокойной ночи.
Она отворачивается. Все, что связано с тем, что я вижу ее удаляющуюся спину, кажется неправильным. Я хочу обнять ее сзади, как это сделал тот мудак в баре. Хочу уткнуться носом в ее шею, вдохнуть ее аромат, поцеловать каждый сантиметр ее шеи, избегая губ, пока девушка не начнет умолять меня поцеловать ее.
— Тебе тоже.
— Увидимся в воскресенье? — спрашиваю я, зная, что это делает меня полным придурком, ожидая, что она продолжит приходить в церковь после того, как я пересек такую интимную границу.
Эшли открывает дверь в клуб, поворачивается и улыбается так ярко, что это врезается мне в память, как будто девушка не ожидала, что я захочу увидеть ее в воскресенье.
— Ваша паства не может приветствовать саму себя. Увидимся, Бен.
— До встречи. — Я смотрю, как она исчезает за дверью. — Эш!
Она приоткрывает дверь, прежде чем та закрывается, и смотрит на меня.
— Да?
— Будь осторожна, хорошо?
Потому что, если кто-то прикоснется к ней, попытается причинить боль или проявить неуважение… Я стряхиваю с себя нелепое чувство собственничества, которое испытываю. Я виню пиво, или, может быть, это все пьяные мужчины в клубе, которые разглядывали ее, или то, как Энтони обращался с ней.
— Всегда.
Эшли закрывает дверь, и я остаюсь снаружи наедине с таким клубком противоречивых мыслей, что не знаю, с чего начать, чтобы распутать их все.
— Почему ты здесь?
Я слышу вопрос моего брата еще до того, как переступаю порог своего дома. Они с Бетани лежат на диване, телевизор включен, но если кто-то из них не покупает новый нож, который может разрезать металлическую банку так же хорошо, как помидор, я предполагаю, что они не смотрели на экран. Слава богу, они оба полностью одеты.
— Я живу здесь, — сухо говорю я, закрывая дверь.
— Как все прошло? — Бетани выпутывается из рук и ног моего брата, чтобы сесть.
В конце концов, он стонет и делает то же самое.
— Хорошо.
Джесайя хмурится.
— Хорошо? И это все?
Феноменально. Ужасающе. Я даже не помню, как ехал домой, потому что мой разум не переставал прокручивать тот поцелуй.
