лона дополнительную разрядку, раскатываясь там каким-то ошеломляющим магнитным полем.
Мокрые и дрожащие, мы даже не пытаемся отдышаться. Почти сразу же начинаем снова целоваться. Не покидая Сониного тела, возобновляю толчки. В этот раз, раскрывая ее, делаю их медленнее и чувственнее. Трахаю как в последний раз, хоть и не верю тому, что этой ночью все закончится. Просто утоляю бушующий голод и насыщаю саму Соню.
За оставшиеся до рассвета часы мы проживем целую вечность. С ярким рождением, страстной жизнью и тихой смертью. Спать не приходится. Ни у меня, ни у Сони не возникает даже мысли, чтобы тратить на это столь драгоценное время.
К утру я выношу еще одну истину.
Любовь – молитва.
Самая самоотверженная. Самая возвышенная. И самая, мать вашу, заряженная духовная практика.
Если твоя вера в свою любовь крепка, то обращение к ней выше каких-либо физических и психологических возможностей. Этот акт собирает все силы человеческого организма, все его горячие стремления и отчаянные желания. Он подобен преклонению. И он же – искреннее покаяние.
Именно так в ту ночь я люблю свою Соню Богданову.
На износ. По всем показателям.
Все пройдет… Все забудется…
© Соня Богданова
Рассвет, увы, неизбежен.
Когда первые солнечные лучи просачиваются сквозь тонкий тюль в спальню, упираюсь Саше в грудь ладонями. Надавливая, без слов пытаюсь добиться освобождения. Мгновение назад мы прожили очередной пик удовольствия, и он до сих пор остается во мне.
– Тяжело, – шепчу практически беззвучно.
Дыхание громче. Но послание все-таки достигает цели. Саша приподнимается. С приглушенным шипением выскользнув из моего тела, нависает надо мной на вытянутых руках.
Игнорировать направленный взгляд возможности нет. Приходится отражать. Стараюсь казаться хладнокровной, но едва зрительный контакт устанавливается, огненный клубок нервов, который пару минут назад собрался у горла, рассыпается по груди искрами. Пусть это Георгиев видеть не способен, но он точно замечает, как я вздрагиваю, и как на моей коже проступают мурашки.
– Ночь закончилась, – констатирую факт.
И все равно голос вырывается из-под контроля. Виляет и пружинит, выдавая эмоции, которых сейчас, к моему полнейшему ужасу, больше, чем было до того, как я забралась к Саше в постель.
Едва справляюсь с накрывающей сознание паникой. А он продолжает давить взглядом и сохранять молчание. Хотя лучше бы так и молчал? Потому что когда после затяжной паузы задает вопрос… Это оказывается не тем, с чем я могу быстро справиться.
– Хочешь, чтобы я ушел прямо сейчас?
Сердце будто бы обрывается. Рухнув вниз, оставляет после себя жгучую и пульсирующую пустоту. Когда под кожей еще тем самым сладким ядом струится любовь, за грудиной уже бьется боль. Я хочу спрятаться, свернуться калачиком, обхватить себя руками, застыть неподвижно в темноте. Лежать так, пока Сашин запах не покинет с дрожью мое тело.
– Холодно, – шепчу рвано. – Дай, пожалуйста, подняться… – эта просьба звучит, несмотря на низкие ноты, едва ли не истерично.
Но, по крайней мере, действует результативно. Георгиев отстраняется, давая мне возможность сесть. Не глядя на него, спешно соскакиваю с кровати. Нет сил искать сброшенное ночью белье, поэтому я убегаю в душ голышом.
Отстраненно отмечаю, что в квартире снова есть электричество. Но удовлетворения от этого почему-то не чувствую. Свет ослепляет и обнажает то, что можно было игнорировать в темноте. В зеркале ванной отражаются мои всклоченные волосы, лихорадочно сверкающие глаза, раздраженная и покрытая розоватыми пятнами кожа щек, подбородка, шеи, груди и живота. Губы, соски, промежность и вовсе выглядят подпухшими и покрасневшими. На бедрах багровеют синячки, а между ними поблескивают потеки Сашиного семени и моего собственного удовольствия.
В прошлом мы были парой полгода. Пять месяцев из них вели активную половую жизнь.
Но…
Такой пошляцкий вид я замечаю за собой впервые.
Стыд топит пробудившиеся грусть и тоску. Я бросаюсь в душевую кабину. Врубаю воду и, не дожидаясь того, когда она станет теплой, начинаю смывать следы своего греховного исцеления. Лишь намылившись с головы до ног, даю себе возможность застыть. Невольно прислушиваюсь к грохоту сердца и понимаю, что оно то туго сжимается от боли, то раздувается от счастья.
«Я стану перерождаться и искать тебя по свету столько, сколько будет нужно! Буду искать и находить, Сонь. Пока ты не сможешь меня простить. Пока я, сука, сам себя не прощу… Я буду рядом! Всегда, Сонь. Готовься…»
«Я люблю тебя…»
Как после этого его ненавидеть? Как?!
Обида, конечно же, никуда не делась. Ею пропитана вся моя душа. Но злости больше нет. А обида… Это не то, что способно держать крепкую оборону.
«Влада…» – буквально цепляюсь за тень, которую она отбрасывает на моего мужчину.
И понимаю, что эта чернота страшнее и мучительнее всего, с чем мне в мире Саши Георгиева пришлось столкнуться.
Я не могу его винить в том, что он был с ней… Все-таки мы расстались, разорвали все обязательства, обещали друг другу никогда не встречаться, пытались вернуться к жизни разорванными и бесконечно кровоточащими половинами… Я понимаю, зачем он был с ней… И хоть это понимание не умаляет моей боли, но…
Слишком много этих «но».
Что бы Саша не говорил, в этой жизни, после всего, что успели натворить, нам уже вместе не быть.
Смываю пену, вытираюсь, обматываюсь полотенцем и выхожу из ванной, тая надежду, что Георгиев за время моего отсутствия уехал.
Увы, нет.
Едва я прикрываю дверь, из кухни доносится грохот. Стискиваю узел полотенца у груди и иду на шум. В первую секунду при виде полуголого Саши ожидаемо смущаюсь. Успеваю только порадоваться, что он соизволил надеть шорты, как уже в следующую секунду все мое внимание перехватывает Габриэль. Выгнув агрессивно спину и распушив угрожающе шерсть, он с яростным шипением смотрит на Сашку, готовый вот-вот зверем наброситься на него.
– Боже… Что здесь происходит? – выдыхаю я потрясенно. – Что ты ему сделал?!
– Я сделал? – толкает Георгиев свирепо. Размазывая по животу свежие капли крови, приглушенно матерится. – Покажи своего блохастого монстра ветеринару.
– Что? Как ты смеешь? – восклицаю с обидой я. Без колебаний снимаю кота со стола. Прижимая к груди, чувствую, как он моментально успокаивается и притихает. – Габриэль – самое доброе существо на всем белом свете. И вовсе у него нет блох!
– Доброе, говоришь? – злясь, фыркает принц. – Он второй раз на ровном месте на меня набросился. Я подошел к холодильнику, чтобы найти что-нибудь попить… Так
