я не могла представить, что Нокс попросит меня оставить моего ребёнка.
Он поднял руки, и я напряглась, уверенная, что если он снова поцелует меня, я рассыплюсь. Но он не обхватил моё лицо руками и не наклонился ко мне, как это было на Хэллоуин. Он положил большие пальцы на мои скулы, чтобы вырисовывать маленькие круги на моих висках.
Это был рай.
И ад.
— Я не могу этого сделать, — прошептала я, закрывая глаза, чтобы не заплакать.
— Почему?
— Я не хочу подвести Дрейка. Я не могу его подвести. Я — всё, что у него есть, — у меня нет запасного плана. Провал не был вариантом.
И мне так же было страшно. Это была чистая правда.
Большинство дней я держалась на волоске. Я отдавала Дрейку все свои силы. Если Нокс заставит меня влюбиться в него, а потом мы расстанемся, я развалюсь. Я не была уверена, что у меня хватит сил залечить разбитое сердце еще раз.
Нокс молчал несколько мгновений, работая своими талантливыми пальцами без остановки.
— Вчера я рассказал тебе о самой трудной части моей жизни. Я рассказал тебе о своём первом самом худшем дне. Я рассказал тебе о женщине, которая уничтожила меня. Я не прошу тебя рассказать мне об отце Дрейка. Но я обещаю тебе, что если ты захочешь довериться мне, я не предам тебя.
Когда я открыла глаза, его пронзительный взгляд ждал меня. Он был так великолепен, что было почти больно смотреть на него. Я хотела рассказать ему об Оливере. Если и был кто-то, кто бережно относился к моим секретам, так это Нокс.
Но…
Я молчала.
— Ты хочешь твёрдо стоять на ногах. Я понимаю это, милая, — его пальцы переместились с моих висков на хвост. — Самостоятельность не означает, что ты должна быть одна. Есть разница.
— Но Дрейк…
— Не используй его как оправдание, потому что ты боишься. Если ты хочешь меня, это не значит, что Дрейк должен пострадать.
Он был так… прав. Чертовски прав.
Руки Нокса опустились, возвращаясь к его бокам.
— Разберись, чего ты хочешь. Ты знаешь, где меня найти.
А потом он ушёл, выйдя из комнаты, оставив после себя только слова.
Чего я хотела? Имеет ли это значение? Я не могла позволить себе мечтать.
А Нокс… он был мечтой.
Остаток дня я провела за уборкой в одиночестве, а компанию мне составили слова Нокса. Это был не лучший день. Но и не худший. Тяжесть этого дня легла на мои плечи, когда я добралась до машины и поехала в детский сад.
Я вошла в детскую, отчаянно желая подержать сына, но, осмотрев комнату, я не увидела ни Джилл. Ни Дрейка.
— Эм, привет. Где Дрейк? — спросила я женщину, переодевающую ребёнка. Это была та же девушка, что и утром, молодая, как Джилл, с клубнично-светлыми волосами.
— О, его здесь нет.
Я моргнула.
— Что?
— Джилл нужно было быстро выполнить одно поручение, и она взяла его с собой.
— Простите? — какого хрена.
— Она просто живёт по соседству, — женщина указала на стену. — Она вернётся через минуту.
— Хорошо, — сказала я и сняла с крючка его сумку с подгузниками. Затем я ждала, скрестив руки на груди, постукивая ногой по полу, считая секунды, тикающие на настенных часах.
Через три минуты и сорок одну секунду задняя дверь открылась, и внутрь вошла Джилл с Дрейком на бедре. Её улыбка на мгновение померкла, когда она заметила меня.
Я пересекла комнату и вытащила Дрейка из её рук.
— Привет, малыш.
Он начал плакать, как делал это каждый день, и потянулся к Джилл.
Как она поступила со мной сегодня утром, я увернулась от её рук, когда она попыталась коснуться его руки.
— Я бы предпочла, чтобы Дрейка не выносили из этого здания, — я подвела его к автомобильному креслу и усадила его, застегивая ремни так быстро, как только могли двигаться мои пальцы.
— О, хорошо, — сказала Джилл. — Я не думала, что это будет проблемой. Мы были совсем рядом.
Я не доверяла себе произнести ещё хоть слово, поэтому, пока Дрейк суетился, я застегнула его пряжку, перекинула сумку с подгузниками через плечо и вышла за дверь.
В тот момент, когда его кресло защёлкнулось на своём месте и я села за руль, зазвонил мой телефон.
Я проверила номер и нажала отбой. Сто пятьдесят пять звонков за те два месяца, что я жила в Куинси. Поскольку мне не нужно было волноваться о звонках из детского сада, да и не было никого, с кем бы я хотела поговорить, я отключила эту чёртову штуку.
Плач Дрейка прекратился к тому времени, когда мы выехали на шоссе.
И тогда начался мой.
Я так устала. Морально. Физически. Но больше всего я устала от одиночества.
Всю мою жизнь женщины в моей семье находились во власти мужчин, которые их содержали. Моя мать. Моя бабушка. Моя сестра. Я разорвала этот круг, приехав в Монтану.
Если бы я позволила Ноксу или кому-то ещё помочь, разве это не было бы равносильно огромному шагу назад? Что случилось, когда я зависела от него?
Но я не могла продолжать в том же духе. Мне нужна была… помощь. Признание этого, даже самой себе, заставило меня плакать ещё сильнее.
Слезы лились непрерывным потоком, когда я свернула на Можжевеловый холм и поехала по дорожке. В доме Нокса горел свет, отбрасывая золотистое сияние в ночь. Его грузовик стоял в гараже.
Я припарковалась и достала Дрейка, планируя подняться наверх и сделать себе на ужин сухой и унылый бутерброд с арахисовым маслом. Но ноги сами понесли меня по гравию к входной двери Нокса.
Он открыл её прежде, чем я успела постучать. Его взгляд проследил слезу, стекающую по моей щеке.
— Я хочу не чувствовать себя такой одинокой. Я хочу, чтобы мой ребёнок улыбался, когда я забираю его из яслей. Я хочу, чтобы у Дрейка была нормальная жизнь, и я чувствую, что мы так далеко от неё, что я даже не вижу, в каком направлении двигаться. Я хочу, чтобы ты снова меня поцеловал. Я хочу больше никогда не есть сэндвич с арахисовым маслом. Я хочу…
Нокс заставил меня замолчать своими губами, обхватив одной сильной рукой мои плечи, а другой взял из моих рук автомобильное кресло Дрейка. Его язык провёл по моей нижней губе, когда его мягкий рот прижался к моему.
Прежде чем я была готова к тому, что всё закончится, он оторвал свои губы от моих, но его рука оставалась крепкой, притягивая
