Еле передвигаюсь на машине по улицам никогда не спящего города. Все спешат по делам, домой, на работу.
И я вырулив на проспект где через пару кварталов будет поворот в мой двор резко торможу. Что я там буду делать? Мне надо совсем не туда. Не в тот двор. Я не хочу в пустые стены. Мне нужно к девочке, чье сердечко сейчас беспокойно бьется и ждет новостей.
Разворачиваю машину и оценив движение в сторону ее дома, достаю телефон и пишу сообщение, что буду через час.
Приезжаю, правда, раньше. И паркуясь в свободном кармане вижу как под козырьком мелькает тонкая фигурка кутаясь в воротник куртки с распокрытой белобрысой макушкой.
Глушу двигатель. Успеваю только открыть дверь как Лялька кидается ко мне.
— Илья, Илья, — шмыгает носом.
— Ты зачем раздетая выскочила? — не даю ей договорить, — Заболеешь, свалишься. Только с койки больничной. Еще хочешь? — строго я конечно, но кто еще этой дурынде втельмяшет в голову, что о себе нужно заботиться тоже?
Беру ее за локоть и веду к дому. В тесной кабине лифта становится напротив меня и обняв себя за плечи смотрит огромными глазами с надеждой. Молчит, закусив губу.
— Ляль, мы сейчас в квартиру зайдем и я все расскажу.
И я рассказываю, что вылет задерживается, что отец пострадал, но степень оценить сложно из-за отсутствия нужного оборудования и узких специалистов, что как только борт вылетит, мы узнаем сразу. И что Олег Альбертыч тоже на подхвате.
Лялька слушает не перебивая, тихо плача и утирая слезы ладонями. А я как истукан стою и у меня так сильно зудят пальцы от желания ее пожалеть и прижать к себе, маленькая и хрупкая.
Подхожу в плотную и обнимаю не сопротивляющуюся фигурку. Ну кто сможет такое выдержать? Я не могу.
И в груди разрастается дыра больших размеров. Мне хочется всю ее боль и забрать. Чтобы перестала волноваться и плакать, чтобы улыбнулась. В ее глазах печаль и страх за родного, близкого человека.
— Не плачь малышка, —стираю пальцами мокрые дорожки с ее лица. — Мы уже его нашли, как только самолет поднимется в небо мы первые с тобой узнаем.
— Ты не врешь, что он жив? — заглядывает в мои глаза своими блюдцами.
— Не вру Ляль, — впервые в жизни я нарушаю свои принципы не обещать того, что гарантировать не могу. Но она так нуждается в этих словах… и я сам начинаю верить в сказанное. Стопроцентно.
— Ты есть будешь? — мяучит на уровне моей груди, не отцепляя своих лапок.
— Я не голоден, но от душа не откажусь.
— Пойдем, — ведет меня в ванную, — Снимай вещи я их в стиралку закину.
И так уверенно все. Даже без вопроса останусь я или нет. Но кем я буду если оставлю ее одну? И не смогу я ее бросить в пустой квартире.
— Спать пойдем Ляль, — нахожу ее, ссутулившуюся, на кухне, смотрящую в темное ночное окно. Мягко разворачиваю ее за плечи, слушается, пряча вновь мокрые глаза. Веду ее в спальню, убрав покрывало, укладываю на кровать. Ложится, свернувшись как кошка.
— Не уходи, — тихо шелестит, когда я делаю шаг из комнаты, — Со мной будь, я без тебя не хочу.
Глава 55.
Ляля.
— Почему время так медленно тянется? — растираю лицо, уставшее от напряжения.
— Ляль, только четыре часа операция идет, — Светка рядом за плечи меня обнимает, тетушка тоже рядом сидит потерянная и непривычно тихая.
Над дверью светится вывеска предупреждающая о том, что посторонним вход воспрещен.
И мне тоже туда нельзя! Меня не пускают, не смотря на то что я сотрудница Ромашки. Врач.
Доблестная медсестра с поста, просто грудью на амбразуру. Нет и все. Я ругалась, пыталась пройти, пыталась договориться, плакала, просила. Бестолку.
— Может кофе, девочки, — отмирает тетка.
Я не выдаю никакого ответа. Мне все-равно.
— А давай, — подруга вместо меня, — Мне раф, Ольке американо. Кафе на первом этаже слева от центрального входа.
Тетушка бесшумно уходит, захватив с собой сумку.
— Ляль, так нельзя. Ты же врач, ты должна понимать, что твоему отцу делают сложную и долгую операцию. С множественными переломами быстро не бывает. Успокойся, девочка. Все скоро узнаем.
Подруга меня пытается успокоить. Вразумить возможно. Я умом понимаю что и как, но мое сердце отказывается анализировать. Ему трудно. Мой родной и близкий человек, мой единственный родитель сейчас борется за свою жизнь в окружении бригады врачей разных профилей. Да что там… сам Гуляев собирал команду для этой операции. Приехал его хороший друг, профессор Гердов, специализирующийся на сложных случаях и вытянувший много ребят с того света после осколочных.
Звонок разбудил меня сегодня рано утром, телефон Ильи. Его тихий разговор. «Борт вылетел, полтора часа и он будет тут» …
Слова, которые я жаждала услышать и слова…которые приводят меня в ужас, между ними нет грани. Эти чувства я испытываю единовременно. Боль, страх… неизвестность.
В руки дают горячий стаканчик с кофе.
Ни его аромат, ни жужжание тетки и подруги меня не волнуют. Мои взгляд и все внимание прикованы к дверям с матовым белым стеклом. Уши там же.
Я никогда не была по эту сторону. Я была ассистентом на операциях, вела прием под руководством наставника, проходила практику ранее. Я всегда была по ту сторону. Сейчас я на местах тех людей кто с надеждой в глазах смотрел на врачей и ждал только хороших новостей. Умолял помочь и сделать все возможное.
«Никогда не обещай того, что выполнить не в силах»
В нашей жизни не все зависит от нас самих. Иначе… не было бы горя и боли. Не было бы заплаканных глаз и потухших искр надежды.
Когда ты врач и в твоих руках чужая жизнь, ты делаешь все, чтобы этот человек пошел на поправку, выздоровел. Жил.
Сейчас я настолько беспомощна и бессильна, что мне хочется свернуться в клубок и спрятаться. Переждать, поторопить время.
Время тянется резиной. Самое сложное - ждать.
За матовой дверью вдруг слышу шаги и сразу глаза поднимаю. Врач? Вскакиваю на ноги позабыв оБ остывшем кофе в руках, оно выплескивается от резкости моих движений и заливает руку и белоснежные форменные штаны.
Четыре шага до двери и я превращаюсь в слух. Мечусь и борюсь с желанием заглянуть за дверь и… все таки чуть приоткрываю ее.
Медсестра…
— Ляль, иди сюда. Как только операция закончится нам сообщат, — тетушка, приобняв меня за плечи, разворачивает и ведет, к ставшим уже привычными, ряду светлых серых сидений.
— Липкая вся, — стаканчик с кофе забирают из моих рук. — Сходи в туалет и помой руки, умойся. Очень тебя прошу Лялечка, на тебя смотреть страшно. А наш Валерка он сильный. Он нас не оставит. Иди детка. Умойся.
Я словно робот молча двигаю ногами к уборной, она не далеко, за углом в соседнем коридоре.
Теплой водой мою руки, ледяной - в лицо плескаю несколько раз. И… облокотившись на руки, опускаю голову и снова плачу, не сумев сдержать эмоции наедине с собой.
На плечи ложатся теплые большие ладони. Меня отрывают от раковины и…
— Все хорошо, — шепчет Илья, обхватывая меня за талию и в себя вжимая, — Успокаивайся. Кто самая сильная девочка? Ты. Кто самая стойкая? Ты. И я с тобою, рядом. Что скажет мне твой отец, узнав как ты этаж слезами топила? Я тебя по лужице соленой нашел. Тянется дорожкой через весь коридор. — в его голосе тепло, в его сильных руках тепло. Он греет меня нежностью и заботой. Так как умеет, так как может.
— Сколько ждать, Ильюш? — Заикаясь.
— Сколько нужно. Если еще работают, значит все хорошо. Ляль, у него сложные сочетанные травмы. Гуляев такую бригаду собрал. Успокаивайся, маленькая. — целует меня в макушку.
— Ты пришел… — вновь всхлипываю, обмякая в сильных руках.
— Конечно пришел, разрулил на приеме все и в отделении и сразу сюда. Как я тебя оставлю, Ляль? — ладонями мое лицо поднимает, смотрит нежно на меня и стирает слезы. — Ну не плачь. Не могу смотреть на девичьи слезы.
— Раздражаю? — обиженно и разочарованно.
— Нет. Твои слезы меня не раздражают. Ситуация безысходности и невозможность помочь там, — имеет в виду операционную, — выкручивает мне руки.
