class="p1">— Ты оглохла?! Я спрашиваю, где ты была?
— У подруги, — быстро отвечаю, даже не пытаясь вырваться. Отец отвешивает мне затрещину, начинаю плакать. Я знаю, что накосячила, сильно. И знаю, что за гораздо меньшую провинность обычно получаю от него брань и побои. Это темная сторона моей жизни, о которой не знает даже Алекс. О таком не рассказывают, слишком больно и стыдно.
Начинаю молиться, чтобы кто-нибудь вошёл к нам — как и большинство домашних тиранов, он стесняется или, быть может, боится посторонних людей. Избегает огласки своих действий. Мне же папа во время подобных безобразных сцен часто приговаривает: я тебя породил, я тебя и убью! Пусть даже сяду в тюрьму.
Животный ужас начинает овладевать мной. Теперь, пока он не успокоится — что бы я ни сказала, это только ещё больше разозлит его. Впрочем, как и мое молчание.
Ну, вот что мне делать? Куда бежать? Сейчас есть куда, но отец, весь белый от злобы, крепко хватает меня за волосы и не отпускает. Говорит, что мы уезжаем, немедленно.
Протестую тем, что обязательно надо зайти в учительскую колледжа, забрать документы, предупредить людей, но его бешенство только набирает обороты. Орет, что он уже все сделал, пока я шлялась. Что я не человек, а мразь. Что он звонил руководству языковых курсов, и ему сказали — иногда я пропускаю занятия и не ночую в общежитии. Что он не удивлён, потому что всегда знал, что я ноль без палочки, и каждая потраченная на меня копейка выброшена на ветер…
Он довлеет надо мной в этой ситуации, и я, абсолютно растерянная, привычно сбитая с толку жестокой родительской агрессией, покорно бросаю в потертую дорожную сумку свои вещи.
Все происходит очень быстро. Хватаюсь за телефон, чтобы предупредить Алекса, но, грубо выхваченный из моих рук, он летит в урну для мусора.
Папа выволакивает меня с вещами в коридор, я в панике! Вырвавшись, бегу в женский туалет, закрываюсь там. Пока он ломится ко мне, снимаю рюкзак и вырываю лист из тетради, чтобы нацарапать записку. Передать с кем угодно! Пишу свой украинский адрес для Алекса, и о том, что папа увозит меня силой. Добавляю строчку про звонок Старка.
В конце делаю приписку, что люблю его больше жизни.
Телефона у меня больше нет, номера Алекса я, к своему ужасу, наизусть не помню. Ситуация патовая.
Выскакиваю из кабинки как безумная, не обращая внимания на проклятия и колотушки от отца. Вижу в коридоре Лале, бросаюсь к ней как бросается тонущий к спасательному кругу. Всовываю ей в руку клочок бумаги, на английском умоляя отдать Алексу, человеку, который зайдет спросить обо мне. Да, тому самому англичанину!
Папа не решается выдрать из рук Лале записку, но белеет лицом. Хуже мне в любом случае уже не будет.
А даже если и так, то все равно. Если он меня увезет, я уже умерла.
И возродить меня к жизни способен только один-единственный человек на свете…
— Тебе и правда любопытно? — спрашивает он холодно, даже высокомерно.
Затем отодвигает меня в сторону, спокойно садится в машину и закрывает за собой дверь. Равнодушно ждёт, пока я сама обойду машину и сяду. Даже не смотрит в мою сторону, играясь со своими брелками для ключей.
Любопытно — это слово коробит меня.
— Что, так трудно сказать? — зло интересуюсь, усевшись на соседнее с водительским место.
— Перебежал к тем, кто платит больше, — спокойно отвечает он, — ясно?
— Ясно. И что с ним дальше было?!
— А что обычно бывает с предателями? — взгляд острый как лезвие. Чиркает им по мне, словно это я во всем виновата. На дорогу почти не смотрит.
— По-разному, — мрачно отвечаю, обещая себе вечером поговорить с ним о нас. В прошлом.
Признаться, меня откровенно оскорбляет его холодность. Алекс хмыкает, и больше не проявляет никакого интереса к разговору. До самого кафе мы молчим, думая каждый о своём. И приезжаем туда буквально за считанные минуты. Паркуясь, он инструктирует меня:
— «Корица» через пару кварталов отсюда. Идём пешком, отдельно, я за тобой! До встречи примерно полчаса. В кафе два уровня, сядешь на первом, место не имеет значения, но избегай мест у окна. Это важно. Теперь смотри, — показывает мне фото седовласого мужчины средних лет, с крючковатым носом, в очках с толстой оправой, — Пол Мюррей, твой визави. Когда он появится в кафе, не удивляйся ему и улыбнись как знакомому. Скажи, что слышала о нем, но без подробностей. Пару минут потяни время, предложи сделать заказ, озвучь, что сначала хочешь получить документы и телефоны. Он, возможно, поломается, но даст. Тут же при нем все проверь. Затем извинись и скажи, что должна сделать срочный звонок мужу.
Вздрагиваю от неожиданности. Мужу, он и об этом в курсе?! Алекс же буднично продолжает:
— Справа от большой картины осеннего леса есть коридор. Пойдешь по нему, пока не упрешься в двери туалета. На женском будет табличка «Технические работы». Зайдешь туда, я буду ждать тебя там.
— В женском туалете? — не удерживаюсь от ироничного уточнения.
— Да, — подтверждает он, — там будь готова быстро выйти, с моей помощью конечно, через окошко. Держи ключи от машины. Запоминай, где она, твоя задача будет как можно скорее, но без привлечения лишнего внимания, дойти до нее, открыть и прилечь на задние сиденья. Дождаться меня. Справишься?
Киваю. Выходим. С сомнением осматриваю неприметный серый пикапчик тойота, Алекс настаивает на том, чтобы я сама попробовала открыть и закрыть его. Так и делаю, все удаётся с первого раза.
Садимся обратно. Он просит меня, придя в кафе и сделав заказ, сразу сходить в санузел, чтобы знать наверняка, где это. Таблички там пока не будет. Сует мне наличные, на всякий случай.
— У меня есть деньги, — отворачиваюсь от него, — можно идти?
Алекс хватает меня за локоть, разворачивает к себе лицом. Заставляет посмотреть ему в глаза. Почему-то его действие слишком интимно, невыносимо для меня.
— Надеюсь, ты понимаешь всю серьёзность операции? — наклоняется ближе. Я смотрю в серые глазищи. Сглатываю.
— Операции? — отвечаю язвительно.
— Именно. Эти люди не шутят!
— Отпусти, — пытаюсь ослабить его бульдожью хватку, и наши пальцы соприкасаются. Меня трясёт, — не обязательно хватать и дергать. И так боюсь!
— Извини, — он отпускает руку, — так ты поняла?
— А если нет, то что? — огрызаюсь.
— Тогда готовься умереть, — отвечает серьезно.
— Ну, так тебе же легче, минус одна проблема, — выпаливаю. Для меня уже давно не секрет его неприязнь, — спасатель! А Катю можно отправить на самолёте
