Было больно. Вода обжигала. Ошпаривала кожу. Но я не смешивал ее с холодной.
Огненный дождь что-то делал со мной, то, что не мог никто другой. Он был моим лекарством.
Я где-то читал, что наносить вред самому себе — это крик о помощи. Верный признак личной потребности в психологическом вмешательстве. И они были правы. Однако я не кричал о помощи, когда вынуждал свое тело стоять под потоком кипящей воды. Я нашел спасение.
Боль помогала. Причинение страдания давало мне крошечный кусочек спокойствия. Это стирало немного испорченности. Это было моей версией музыки для медитации и успокоения. Это останавливало меня от взрыва.
Моя кожа превратилась в цвет красного лобстера. Я вздрагивал от сильного желания умчаться от ударов страдания, но стоял и принимал наказание.
Прошло пять минут, которые показались вечностью, но я ни разу не посмотрел вниз. Я ни разу не пробежал руками по своей плоти, или трогал новые рубцы от травм и шрамов. Я знал каждый дюйм своего жестокого прошлого, и желал, чтобы оно не было таким очевидным на моей коже. Я никогда не дрочил, и не пытался найти быстрое освобождение.
Я был приучен не чувствовать ничего, кроме желания подчиняться.
Мое тело было не моим, чтобы трогать или смотреть. Оно принадлежало им. До сих пор.
Трясущейся рукой, я повернул кран с холодной водой и застонал, когда ледяные капли успокаивали мою обожженную плоть.
Эта боль от двух сильных воздействий, удваивала облегчение.
После разрушения себя льдом, я выключил воду и вышел из душа.
Избегая смотреть на себя в зеркале, я обернул полотенце вокруг своей талии и вошел в темную комнату. Убедившись, что Хейзел еще спит и не застанет меня голым, я беззвучно вышел на солнечный свет.
Войдя в гардеробную, я сбросил полотенце и быстро натянул на себя черные пижамные штаны и футболку. Даже один, я никогда не спал голым — никогда не рисковал быть неподготовленным.
Когда я снова был в одежде, то расслабился. Наряду с тем, чтобы скрыть кое-что личное, мои шрамы тоже были скрыты. Хейзел не нужно видеть повреждения, нанесенные мною самому себе, так же, как и заработанные на службе.
Ей не нужно ничего знать обо мне.
Подойдя к кровати, я увидел, что она спит. Ее длинные каштановые волосы рассыпались по черным простыням, выглядя так, будто она стала единой с матрасом.
Ее дыхание было едва слышным, поэтому мне пришлось напрячься, чтобы убедиться, что она жива. Она выглядела такой чистой, такой нетронутой, и так отличалась от меня.
Я посмотрел ниже, на мягкие изгибы ее фигуры. Мой член дернулся от мысли, что я могу с ней сделать. Что она может дать мне за двести тысяч долларов.
Я хотел трахать ее, пробовать на вкус, и использовать каждым возможным способом.
В этом уединенном, купленном мире, я мог делать все что захочу.
Она была моей.
Она приоткрыла рот, когда перевернулась с бока на спину. Откинув при этом одну из рук на подушку над своей головой. Она скривилась, и ее веки затрепетали. Либо сон, либо ночной кошмар, мучили ее за закрытыми веками.
Что снится нормальному человеку? Любовь и счастье?
— Нет, — пробормотала она во сне.
Я замер, ожидая, когда она откроет глаза. Пока она их не открывала, я позволил себе упиваться ее видом — приоткрытыми губами и румянцем на ее щеках. Мои мысли наполнились картинками ее рта вокруг моего члена, и тем, как она лижет меня, пробуя на вкус.
Я был твердым от мысли об освобождении. Я забыл, как ощущается оргазм. У меня не было никаких воспоминаний о приятных взрывах, которые я испытывал только дважды.
Зел будет учить меня вспомнить. Зел вылечит меня от моих грехов.
И я собирался взять ее.
Сжав цепочку между пальцев, я наклонился и дотронулся до нее.
Одна ужасная ошибка, в конечном итоге, подарила мне самый лучший подарок в жизни.
Каждый день был тяжелее, каждое испытание — напряженнее, но я бы ничего не стала менять.
Я ни о ком не заботилась до нее, даже о себе. Я крала, я лгала, я была обманутой. Я существовала на спускающейся спирали судьбы, идущей к могиле. Но она изменила меня.
Клара.
Я использовала свое умение пустой болтовни, чтобы получить хорошо оплачиваемую работу. Я училась неустанно, обучалась сама — бездомная оборванка без образования, чтобы получить сертификаты и диплом.
Я забыла свое прошлое, чтобы создать позитивное будущее, и это работало. Деловой мир открыл мне двери, регулярный доход заполнил мой счет в банке. Каждый пенни я зарабатывала упорным трудом.
Но потом меня уволили, и каждый заработанный пенни отправился на лечение Кларе. Я была на грани нищеты.
Я продала себя за двести тысяч долларов мужчине, которому не доверяла.
Мужчине, который сделает мне больно, больнее, чем кто-либо мог.
Я думала, что смогу спасти его.
Так же, как я могу спасти свою дочь.
Я была неправа.
— Тебе нравится это? Здесь? — пробормотал Фокс возле моего соска. Его рука двигалась вверх и вниз по моему телу, распространяя огонь, наполняющий меня великолепным ощущением.
Я запустила руки в его волосы, гладя его голову, сильнее прижимая его рот ко мне.
— Да, здесь. Вот так.
Он отстранился, прозрачные глаза выглядели мягкими, как снег.
— Прикоснись ко мне.
Я опустила руки и проследила контуры его спины, упиваясь каждым выступом мышц.
Он застонал, прижимая меня ближе, целуя, врезаясь в меня. Врезаясь, врезаясь…
— Зел, — что-то ткнуло меня в плечо, разрушая наполненную похотью связь. Мой сон рассыпался в дымке.
— Просыпайся, у тебя кошмар.
Я хотела спорить. Это не было кошмаром, а больше похожим на фантазию. Я не могла вспомнить последний раз, когда у меня был такой эротический сон. Я боролась против потери сексуального комфорта несуществующего сна, не хотела возвращаться в мир переживаний и неопределенности.
Первым человеком, возникшим в моей голове, была Клара. Ее красивое, ангельское личико, розовое, юное и здоровое, счастливо улыбающееся. Но под блеском жизненного существования была крадущая жизнь болезнь, с которой я не могла бороться.
Сердце сжалось, и я изо всех сил пыталась сделать вдох. Встретиться лицом к лицу с возможностью смерти дочери, от этого не становилось легче.
— Просыпайся, — зарычал Фокс. Его тон изгнал мою печаль, воссоздавая страсть из моего сна. Мой разум обдумывал мысли о его руках, обнимающих меня, губах, целующих меня. Мое лоно пульсировало во время его восхитительного покачивания, которое он прервал.
