— Собственной персоной. — Он вошел внутрь с уверенным видом и уселся в кресло напротив.
— Но… — Сэнди не сводила с него глаз, — Белинда не сказала… вы не сказали…
— Хотите спросить, назвал ли я свое имя дежурной? Разумеется, нет, — произнес он без тени смущения. — Я сообщил, что я ваш друг, приехал в Штаты дня на два и хочу сделать вам сюрприз.
— И что… она поверила? — Как это не похоже на Белинду.
— Разумеется. — Он улыбнулся дразнящей улыбкой. — Мне удается врать очень убедительно, когда нужно. А мысль, что вы меня прогоните… как это по-английски — «спустив на меня собак»? — …эта мысль придала мне смелости.
— Откуда вы знаете, что именно я бы сделала? — Сэнди говорила сдержанно, но кровь стучала у нее в ушах, а сердце билось в груди, как птица в клетке. Успокойся, сделай вид, что тебя это мало трогает, уговаривала она себя. Однако Сэнди было слишком трудно вернуться к прежней словесной пикировке — ей хотелось лишь одного: броситься ему на шею.
— Toucher [9] мисс Гоздон. — Он слегка наклонил голову, не переставая за ней наблюдать. — Неужели вы действительно могли бы меня прогнать?
— Нет. — Слово это вылетело у нее невольно, и Сэнди поспешно добавила:
— Конечно, нет, учитывая, что вы — близкий родственник моей сестры Энн.
— К дьяволу родственников! — взорвался Жак, а Сэнди вздрогнула. — Я спрашиваю, могли бы вы прогнать меня, Жака Шалье, а это совсем другое дело, — уточнил он уже с ледяным спокойствием.
— Жак…
— Не трудитесь отвечать. Ответ написан у вас на лице. — Улыбка его была холодной, как снег в Арктике.
Боже, неужели?.. Нет, нет. Сэнди нервно поерзала в кресле, потом взглянула на Жака: его профиль был непроницаем. Если мое лицо хоть как-то выдает мои чувства, он придет в ужас. Ведь поймет, что на него свалилось нечто огромное — вместо обычного легкого флирта с сексом.
— Итак, это ваш офис. — Он повернулся к ней, но прочесть что-либо в его глазах было немыслимо. — Впечатляет.
Сэнди пожала плечами и улыбнулась, не зная, что ответить, впрочем, она вряд ли смогла бы выдавить из себя какие-то слова. Она не ожидала увидеть Жака по крайней мере до родов Энн, а теперь, когда он сидел в каком-то футе от нее, совсем растерялась. Хотелось одного: впитывать его глазами, разглядывать черные вьющиеся волосы, твердый квадратный подбородок, широкие мужественные плечи. Но она погрузилась в бумаги — чтобы не выдать себя.
— Когда вы со всем этим кончите? — он махнул рукой в сторону письменного стола. — Я хочу пригласить вас куда-нибудь поужинать. Заеду к вам домой в восемь, так что будьте готовы.
— А может, у меня уже что-то запланировано на сегодняшний вечер? — Мысль, что она для него всегда свободна, его чисто мужская самоуверенность пришлись Сэнди не по душе.
— И что же запланировано?
— Да ничего.
— Тогда в восемь. — Он тут же поднялся и пошел к двери, не оборачиваясь. — Мы неплохо проведем время, если вы хотя бы сделаете вид, что вам приятно мое общество.
— А если вы в этом сомневаетесь, зачем вообще приглашаете? — спросила она резко. Подумать только, из-за этого чудовища она всю ночь проплакала…
— Я и сам хотел бы знать зачем. — Он оглядел ее иронически. — Считайте причиной вот что: мне невыносима мысль, что на свете есть женщина, равнодушная к моим чарам. Устраивает? — Подняв черную бровь, он наблюдал, как она мучается в поисках ответа. И ушел, не дождавшись.
За тем вечером последовали еще три — все те вечера, которые оставались до отъезда Жака во Францию. Жак заезжал за ней в восемь часов и увозил куда-нибудь, каждый раз — в другое место.
В первый вечер они ужинали в маленьком, тихом, прятавшемся в глухом переулке, ресторанчике, где еда оказалась великолепной. В конце ужина, когда они потягивали кофе, к Жаку и Сэнди подсел хозяин заведения. Веселый толстый мужчина развлекал их «страшными» рассказами о своей юности на Сицилии, где, по его словам, большинство его сверстников либо были членами мафии, либо по очереди от нее погибали. Слушать эти выдумки было одно удовольствие, и, выйдя из ресторанчика, парочка хохотала до упаду: они бы и в театре на комедии так не повеселились.
Следующий вечер они провели в шикарном ночном клубе, где на сцене шумело забавное шоу, зато еда оставляла желать лучшего. И после полуночи Жак и Сэнди сбежали в захудалую закусочную; пара в вечерних туалетах, поглощавшая сосиски и запивавшая их чаем, вызвала необычайный интерес у завсегдатаев, многие из которых только что выбрались из-под газет, хранивших сон бедолаг на скамейках в парке. Жак угостил обитателей «дна» едой и выпивкой, после чего шофер такси убедил Жака и Сэнди поскорее уехать, испугавшись за их жизнь. И они умчались в машине, наполнив ее смешанным запахом — дешевых сосисок и дорогих духов.
Кстати, на флакончик этих духов, приобретенный в обеденный перерыв, Сэнди потратила свою недельную зарплату, а Жак как будто и не обратил на духи внимания.
Почти так же провели они третий и четвертый вечер. Жак угощал и развлекал Сэнди, танцевал с ней. Они много смеялись, он оказался обаятельным кавалером, но все эти вечера держал ее на расстоянии: никакого намека на обольщение. Проводив ее до дома, Жак весело улыбался, целовал ее по-дружески у двери, и все.
Вот тогда-то Сэнди и почувствовала себя задетой. Каждую ночь она вертелась без сна в своей одинокой постели и твердила себе, что ничего другого ей и не надо. На первый взгляд это было правдой, но не убеждало. То, что Жак вдруг стал смотреть на нее как на незамужнюю тетушку или как на сестру (а точнее, как на нечто среднее между ними), было досадно, обидно и даже в какой-то мере оскорбительно.
Как он ухитрялся втиснуть Монику в этот график? — непрестанно спрашивала себя Сэнди. Допустим, он проводил с рыжекудрой несколько часов днем, но все вечера он был со мной, рассуждала она, а капризная модель вряд ли согласилась бы на такое без борьбы. Не та она женщина.
Но что же у нас с ним за отношения, в конце концов? Сэнди ничего не понимала. И чем больше пыталась разобраться, тем больше запутывалась. Однако с каждым днем и с каждой минутой ее любовь к Жаку росла. Отчего Сэнди приходила в ужас.
Она не хотела любить никого… никого из мужчин, не говоря уже о Жаке Шалье. Это самоуверенный циник, думала она, женщины для него — источник удовольствия. Он держит любовницу рядом, пока она не надоест. Но вот Моника… Моника, видимо, единственная из всех, кто прошел испытание временем. И однако у них с Моникой странная связь, какой бы ни была их любовь — свободной или нет.
Каждое утро Сэнди давала себе слово сказать Жаку: я знаю, что вы здесь с Моникой, — давала себе слово спросить напрямик, каковы их отношения. И каждый вечер она говорила с ним о чем угодно, только не о том, что ее так волновало.
