Но вместо того чтобы вызвать сонливость ванна освежила и возбудила ее. Тина бродила по спальне полуобнаженная и наконец направилась к гардеробу, где висело ее единственное вечернее платье. Тётя настояла, чтобы Тина взяла его с собой. Очень красивое, короткое, цвета светлой кожи платье для коктейлей, с богатой парчовой отделкой, с тесным корсетом, расшитым золотой нитью. Хотя материал казался очень плотным, на самом деле платье было легким — идеальная одежда для приема в тропиках. Тина какое-то время думала о том, какое впечатление произведет на Рамона, впервые показавшись в таком наряде. Только сбросив одноцветные тусклые брюки и куртку, она поняла, как ей это все за время путешествия надоело. А когда взяла в руки золотистые туфельки, так шедшие к платью, и сравнила их с тяжелыми башмаками, лежавшими на полу, контраст был таким разительным, что Тина рассмеялась.
И сама же вздрогнула от этого звука. Как давно не вскипал в ней смех. Ее дух был угнетен мрачностью Рамона и надменностью Инес, она постоянно чувствовала себя неуклюжей и глупой. Но ей только что минуло двадцать лет, — и молодость брала свое. Головная боль прошла, а с ней и сонливость. К тому же все сильней становилось желание провести последний вечер в обществе Рамона — ведь это не так уж много, думала она, — воспоминания о нем будут преследовать ее всю жизнь. Сердце ее забилось чаше, она ощутила прилив оптимизма, словно кипучие пузырьки шампанского. И быстро приняла решение. Да, пусть сегодня у нее последнее воспоминание о человеке, которого она любит. Она пойдет на прием — какими бы ни были последствия этого поступка!
Задолго до восьми — времени, на которое назначен ужин, — она была готова, но слишком нервничала, чтобы спуститься вниз и присоединиться к остальным членам экспедиции, которые пили предобеденные коктейли. Много раз, расхаживая по комнате, она уже меняла было свое решение, и когда в дверь постучали и спросили: «Тина, вы готовы?», она испытала сильное желание сослаться на головную боль и попросить спрашивающего уйти. Но когда голос послышался снова, на этот раз настойчивей: «Тина, поторопитесь, все вас ждут!», она поняла, что придется идти.
Торопливо схватила вечернюю сумочку и побежала открывать деверь. На пороге стоял Феликс Крилли, держа в руке целлофановый пакет, перевязанный лентой. Он протянул ей его. Но тут рот у него раскрылся, челюсть отвисла, и слова, которые он готов был произнести, сменились удивленным возгласом. Тина была смущена его реакцией. Она понимала, что у нее сейчас эффектная внешность, но, естественно, не сознавала, какое впечатление производит на человека, привыкшего видеть ее в простой одежде исследователя. Его взгляд медленно скользил от сверкающей короны волос, уложенных в сложную французскую прическу и украшенных бриллиантовым украшением, к стройной фигуре, бедрам, обтянутым нейлоном, и ногам в золотых туфельках.
— Ну, как, подходит? — нервно спросила она.
Он с трудом перевел дыхание.
— Подходит? — повторил, словно не понимая. Затем горячо воскликнул: — Тина, любовь моя, вы богиня, заслуживающая поклонения, и готов биться об заклад, что сегодня вечером не будет ни одного мужчины, который устоит перед вашим обаянием! Не могу дождаться, когда мы спустимся и все окажутся у ваших ног! — Он озорно улыбнулся, потом вспомнил о своем подарке. — Мы решили, что вам это понравится, — с улыбкой сказал он, — но эти бедные орхидеи покажутся такими безвкусными, когда вы их приколете. Может, лучше оставить их в комнате.
— О нет! — С этим невольным возгласом несогласия Тина протянула руку к пакету. — И не подумаю! Спасибо за предусмотрительность, Феликс. — Она была тронута таким свидетельством внимания со стороны мужчин и одновременно почувствовала себя наконец защищенной. Радостная развязала ленту и достала орхидеи из углубления во влажном папоротнике. Феликс терпеливо ждал, пока Тина не убедилась, что цветы приколоты правильно, затем протянул руку и поклонился.
— Могу ли я иметь удовольствие проводить вас вниз, моя дорогая?
Она глубоко вздохнула и с улыбкой согласилась.
Феликс наслаждался бурей аплодисментов, встретившей их появление. Все мужчины, без единого исключения, лениво развалившиеся в креслах за коктейлями и болтовней, застыли, увидев в дверях Тину под руку с Феликсом. Словарь их оказался не очень разнообразным и состоял преимущественно из восклицаний: «Вот это да!», «Ничего себе!» и «Будь я проклят!», но самым приятным для нее было восторженное выражение, появившееся на их лицах. Принимая с удовольствием это восторженное внимание, Тина одновременно осматривала зал в поисках Рамона. Убедившись, что ни его, ни Инес нет, она расслабилась и принялась наслаждаться неприкрытой лестью. Хотя весь этот флирт был легкомысленным и забавным, он придавал ей уверенности — настолько, что когда несколько минут спустя в комнату вошли Рамон и Инес, Тина встретила их с гораздо меньшим трепетом, чем опасалась.
Инес сверкала. На ней было длинное узкое платье из ламе{ Специальная парчовая ткань для вечерних туалетов. — Прим. перев.} с глубоким декольте, а плечи, если не считать двух узких бретелек, оставались обнаженными. Ожерелье не уступало бриллиантам в черных волосах, а когда Инес протянула руку за бокалом, такие же бриллианты сверкнули у нее на пальцах. Но вот взгляд ее упал на Тину, — и глаза женщины сверкнули ярче всех ее бриллиантов. Она с плохо скрываемым удивлением обвела девушку взглядом с ног до головы, поджала губы и со злостью отвернулась.
Уверенность Тины дрогнула. Она инстинктивно взглянула на Рамона и едва не выбежала из зала, когда он, бросив на нее холодный взгляд, без единого слова повернулся и стал слушать, что говорит Инес. Тина мужественно проглотила комок в горле и постаралась не показать, как ей больно, но мужчины, которые были совсем не такими тупыми, как делали вид, с молчаливым сочувствием окружили ее и соревновались друг с другом за право заслужить ее улыбку. Их комплименты и шутки, произносимые с заразительной веселостью, помогли Тине отогнать надвигавшееся уныние и выдержать церемонию, предшествовавшую ужину, а затем и сам ужин. Ей не давали времени думать о печальном, и к концу ужина от ее разбитых чувств оставались только отголоски боли в сердце. Но Тина знала, что стоит ей остаться одной, как эта боль снова будет терзать ее.
Ужин уже кончился, когда появился отсутствовавший Бренстон. Расчистили площадку для танцев и оркестр кончил играть первый номер, когда восклицание Феликса заставило Тину проследить за направлением его взгляда. В дверях, слегка раскачиваясь, стоял Тео и презрительно разглядывал собравшихся. Покрасневшее лицо и остекленевшие глаза свидетельствовали, что он удовлетворил свою страсть к алкоголю, и Тина испугалась, когда взгляд Тео остановился на ней и медленно пополз по ее телу. Ей показалось, что к ней прикасаются грязные пальцы. И когда Тео, покачиваясь, начал пробираться к ней, она побледнела и с немой мольбой посмотрела на окружавших мужчин. Оркестр снова заиграл, и все, оценив ситуацию, вскочили на ноги, приглашая ее на танец. Первым оказался Андерс Бреклинг, и прежде чем Тео добрался до нее, она уже была среди танцующих.
