– Фреди! – воскликнула Никки.
Говард ухмыльнулся. Обернувшись, он уронил с головы книгу:
– Черт, это куда сложнее, чем кажется.
– Я же говорила, – воскликнула Никки. – Я тренировалась, но это так трудно!
Следовало ожидать, что ни Никки, ни ее муж не смутятся от того, что его застукали расхаживающим по комнате с книгой на голове. Он при этом был очень похож на толстую приземистую будущую дебютантку.
Поднимая с пола книгу, Говард услышал телефонный звонок. Он взглянул на высветившийся номер, пробормотал что-то и отправил звонок на голосовую почту, как будто у него были дела поважнее, чем отвечать на звонки.
– Объясни мне, как это делается? – спросил он меня и снова пристроил книгу на голове и начал ходить по комнате.
– Ты идешь слишком быстро.
Он замедлил шаг.
– А теперь слишком медленно.
– Ты уж определись как-нибудь. – Книга снова упала, Говард вспыхнул, поймал ее и водворил назад. – Давай попробуем еще раз. – Он двинулся в умеренном темпе.
Какое-то безумие – я учу Говарда Граута ходить походкой леди. Но должна признаться, что при всей своей комплекции он оказался лучшим учеником, чем его жена.
– Не размахивай руками.
Он вытянул руки по швам.
– Это слишком. Ты чересчур зажат. Ты должен двигаться плавно и грациозно.
Это снова затормозило весь процесс.
– У меня масса достоинств, дорогуша, но грациозность никогда не была одним из них. – Чтобы доказать это, он пошел обратно, пытаясь двигаться плавно. – Ну как?
– Уже лучше.
Говард хмыкнул:
– Лгунья.
Вульгарно, зато правда.
Он наклонил голову, и книга упала ему в руки. Он протянул ее мне:
– Твоя очередь, куколка.
Я сначала не поняла, чего он от меня хочет, и с удивлением посмотрела на него.
– Ты хочешь, чтобы я тоже прошлась с книгой на голове?
– Ну да. – Он потряс передо мной бестселлером внушительных размеров. – Ты, должно быть, спец в этом деле – еще бы, столько лет тренировки.
Не могу объяснить, почему я это сделала. Не знаю, что на меня нашло, могу только сказать, что это было je ne sais quoi[13] во всей своей НС-ности. А может быть, я сделала это, решив, что раз уж такой мужлан признал мою утонченность, он должен быть вознагражден.
Никки захлопала в ладоши:
– Да, покажи нам!
Даже горничная наблюдала с интересом. Честно говоря, я никогда не могла устоять перед публикой. Знаю, знаю, это так НС – привлекать к себе внимание. Я ведь только вчера говорила Никки, что леди не подобает так себя вести. Ладно, с волками жить – по-волчьи выть.
С книгой на голове я двинулась по комнате – плечи развернуты, руки свободно вдоль корпуса, подбородок параллельно полу. Где-то дома у моих родителей хранились награды, полученные мною на курсах «Мисс Маленькая Дебютантка». Я могла обойти вокруг всех остальных девочек, о чем свидетельствовала грамота. Я как раз делала поворот (между прочим, самый сложный маневр при ходьбе с книгой), когда кто-то неожиданно вошел в комнату.
– Сойер! – воскликнула Никки.
На этот раз книга упала с моей головы.
Войдя, художник, казалось, занял все пространство веранды. Меня он не заметил. Он оказался выше ростом, чем я запомнила, и выглядел счастливым – на манер Джон-Уэйн-только-что-с-ранчо[14]. Памятуя о его сообщениях на автоответчике и о моем визите в его мастерскую, я удивилась – оказывается, он умеет улыбаться.
– Как я рада тебя видеть, – щебетала Никки. Он криво усмехнулся.
– Период застоя окончен. Я снова работаю. Один визит чопорной вертозадой пигалицы...
Глаза Никки расширились.
– Сойер! – выдавила она, оборвав его. – У нас гостья!
Художник обвел взглядом всю комнату, сначала заметив Говарда, и начал было что-то говорить. Но тут он увидел меня и откинул назад голову:
– Вы только посмотрите, кто нас посетил!
Все в комнате уставились на меня, и так как я была столь же умна, сколь красива, никому не пришлось объяснять, кем была «чопорная вертозадая пигалица». Это была я.
Никки чувствовала себя неловко, а Говард от души веселился. Художник же криво усмехнулся:
– Да это же Ее Высочество Фредерика Хилдебранд Уайер собственной персоной.
Его улыбка, обращенная ко мне, была не особенно дружелюбной – скорее, походила на презрительную усмешку, которой он меня уже однажды наградил. Может быть, он гениальный художник и неплохо смотрится у себя в студии, но сегодня на нем была абсолютно идиотская одежда: брюки с кучей карманов (такие носят подростки из неблагополучных семей), армейская футболка (подходит только для кукольных солдат Джо с отлитыми из пластмассы мускулами и игрушечными ружьями) и сандалии (обувь, неподходящая для любого мужчины настоящего или нет).
– Это Никки дала вам мой адрес? – спросил он. – Черт возьми, что же вы не сказали. Возможно, я был бы более любезен.
Сначала моё имя вызвало у него презрение, потом смех, а вот имя Граутов могло открыть для меня все двери. Уму непостижимо.
Никки подошла и игриво хлопнула его по плечу:
– Я не знала, что ты зайдешь сегодня, Сойер. Мы с Фреди собираемся пройтись по магазинам. Не то что бы мне нечего носить. Посмотри на меня! – Она сделала пируэт. – Фреди учит меня выглядеть, как настоящая леди из Лиги избранных, и у меня уже начинает получаться.
Мне пришлось посмотреть повнимательнее, чтобы понять, о чем это она.
– Бежевый! – подсказала Никки.
Ах, бежевый, как же я не догадалась. Никки явно было нелегко уловить разницу между собой и мной. На ней были бежевые обтягивающие брюки с рисунком.
– А как тебе мой новый свитер?
Она вытянула руки, как модель на подиуме, давая рассмотреть своим гостям свитер, который по качеству действительно мог бы быть из моего гардероба, но только если Кика случайно положила бы его в центрифугу. Это был облегающий кашемир (не знала, что такое возможно). Свитер был отделан жемчугом, как будто она для себя решила: «Раз я не могу расставить акценты блестками, я украшу его жемчугом, и чем больше, тем лучше». Плюс ко всему был март, и сезон кашемира в Техасе уже закончился.
– Да ты только посмотри на себя! – нашлась я. Никки оправила перышки и позвала горничную:
– Мария, принеси, пожалуйста, чаю! – Она посмотрела на меня. – Мы ведь не торопимся, правда?
Сойер Джексон не дал мне ответить, прокричав вслед:
– Мария, сделай мне горячего чаю.
Не успела я опомниться, как все уже сидели вокруг маленького столика. Никки хохотала и забыла все мои уроки. Хотя, вернее было бы сказать, она еще ничего не запомнила. Художник сел, откинувшись на стуле и заложив ногу на ногу. Я знаю, так делают мужчины, живущие в Нью-Йорке или Латинской Америке. Но, если я ничего не путаю, мы были в Техасе, где настоящие мужчины, как правило, сидят, широко расставив ноги.
