Ознакомительная версия.
– Сколько времени понадобится, чтобы полностью восстановиться?
– Тебе покажется, что вечность. Если все до запятой будешь выполнять, не давая сбоев, месяцев восемь. Ну а если кишка тонка, спокойно можешь начинать пить водку от жалости к себе, ненавидеть здоровых, обвинять жизнь, а через полгодика милости прошу в наше отделение для безнадежных, теперь уж навсегда.
Навсегда Кирилл не хотел! Ему был двадцать один год, он был женат, шел на красный диплом и хотел жить до одури. И жить полноценно.
Первые четыре месяца после больницы, как и обещал доктор, показались вечностью и стали его, Кирилла Бойцова, персональным адом со всей атрибутикой.
Сразу отказался от обезболивающих, практически не спал, разрываемый непереносимой болью, от которой растекались черными ручейками буквы перед глазами на страничках листов, обучающих управлять этой злобной сукой. Сознание снисходило, выключая его ненадолго, давая забыться немного обморочным сном, но там поджидал привычный кошмар – голубое небо, удаляющийся край кирпичной кладки и медленно летящая за ним деревянная труха.
Упражнения, упражнения, упражнения, усиленная учеба, наверстывание упущенного за время, проведенное в больнице, и яростное сопротивление отчаянию и неверию в победу, накрывающим с головой своей зловонной жижей.
На злости, на русском мужицком «хрен вам!», через слезы, сопли, пот, понос отказывающегося работать от постоянной боли желудка, вонь, отчаяние, панику и… И манящую сладостную мысль: закончить все мучения в один момент – сдаться, перестать бултыхаться понапрасну, ведь нет больше никаких сил, и не кончатся эти адовы круги никогда!
Родителям сразу сказал:
– Хотите помочь – не мешайте! Поддержите. Я могу только сам. Либо смогу, либо нет!
Они молодцы, все правильно поняли и знали его лучше, чем он сам себя. Конечно, переживали ужасно, и мама плакала, и рвались помочь, облегчить страдания сына, и сомневались, и мучились, но все это за пределами его комнаты, так, что Кирилл ничего не видел и не слышал. К его комнате отец с мамой подходили собранными, деловитыми, помогая делом, любовью и верой в него.
С Лилей все сразу стало сложно.
Она была совсем молоденькой, восемнадцать лет, что могла знать об отчаянии, боли непереносимой, безысходности, пораженческой мысли о смертельном акте милосердия к самому себе! Жена старалась, старалась помочь, как могла, как ей казалось правильным: все время целовала, гладила жалостливо и рыдала, оплакивая скорее себя, чем его. И Кирилл отослал ее от себя. Домой к родителям, пока не встанет.
Жестко.
– Лиля! – попытался объяснить он. – Мне нельзя сейчас ничьей жалости! Я сдамся! Ты жалеешь, плачешь, смотришь как на инвалида! Мне нельзя этого сейчас, понимаешь!
– Я не буду, не буду! – обещала она, продолжая рыдать, и кидалась его обнимать.
А он отталкивал, отрывая от себя ее руки. Эти слезы, жалость беспросветная были для него дорогой к больничной койке, теми миллиграммами, которые перетянут чашу весов. Потому что до жути, до крика, застрявшего в горле, хотелось пожалеть себя, все бросить, сдаться, признавая поражение!
Нет, все, нет никаких больше сил, и все чаще навестить приходит отчаяние, задавая вопросы: зачем так себя истязать, и проку пока не видно, и будет ли он, тот прок? А ведь тебя и так любят, жалеют и прощают, и будут любить, и жалеть, калеку убогого…
Сдаться! И придет ненависть самого к себе, Лили к нему, сломавшему вместе со своим позвоночником ее молодую жизнь, и не бросишь же просто так, муж все-таки!
Кирилл смог уговорить ее пожить у родителей. Она приходила, навещала, приносила лекции и задания из института, очень старалась не плакать, но с жалостью справиться так и не смогла.
А он отгородился стеной не только от нее, ото всех – забором! Зная, чувствуя, что только сосредоточившись на самом себе, на жестком распорядке и самодисциплине сможет встать.
Встал. Справился.
Когда осознал, что научился немного управлять болью, и в упражнениях продвинулся так, что уже мог садиться, спускать ноги с кровати, вдруг испугался!
«Неужели?! – с замиранием, удерживаемым рвущимся восторгом, кипятком окатила мысль. – А если ничего больше не получится?»
И с этим справился, изничтожив страх.
Потом первый раз встал с кровати, первый шаг, первые упражнения стоя, ходить начал, увеличивая, увеличивая, увеличивая нагрузки. И в институт вернулся постепенно. А когда пришел к своему доктору, тот поднял его на руки и орал на все отделение:
– Вот, парень, ты и стал мужиком!! Войну свою прошел и выиграл!! Не подвел меня!!
В тот же день, после консультации с врачом, махнувшим «боевые» сто грамм в ординаторской, Кирилл вернул Лилю домой и отметил победу жарким сексом с молодой женой.
Он стал полноценным здоровым мужиком, заимевшим на всю жизнь личный прирученный страх, навещающий иногда по ночам красочным видеофильмом-кошмаром, накачанные до металлической, стальной твердости мышцы, огрубевшие от железа тренажеров ладони с буграми мозолей и неуклюжими пальцами, с привычкой контролировать любое движение тела и каждодневными силовыми занятиями.
Нормально. Все в порядке – у каждого своя Голгофа!
Бойцов посмотрел на сидевшую напротив за столом Катерину, внимательно слушавшую его рассказ, и внезапно совершенно отчетливо понял, что обязательно с ней переспит!
Нет, не переспит – займется любовью. Именно так – любовью!
И будет это у них жарко, горячо, необыкновенно. И обязательно искренне!
И пусть она сто раз дамочка из тех, на которых красными буквами алеет плакат: «Не влезай, убьет», потому что простота и незатейливость незамысловатого траха с ней невозможна, и вдряпаешься по полной программе, с переживаниями и чувственной заинтересованностью – это не имело никакого значения!
Самая сладкая победа, завоеванная в трудном поединке с равным противником, которого уважаешь.
И чем будет расплачиваться за эту победу – тоже не имело значения! Расплатится потом, когда придет время!
«Эта бы слезы не лила потоками, и не жалела, и никуда бы не ушла, как бы я ни посылал! А тюкнула бы по башке уткой больничной за глупость и лишний раз заставила упражнения делать, и спала бы рядом в одной кровати, какой бы убогий инвалид я ни был! И ругала, прикрикивала, спуску не давала, и всякое мое отчаяние и безнадегу гнала бы матом подальше! И рыдала бы в туалете, чтобы я не слышал, от обиды за меня и боли моей! И не сдалась бы! Ни за что! И мне бы не дала!»
Кирилл тряхнул головой, отгоняя воспоминания, накрывшие с головой, совсем уж странные мысли о ней, рядом, в самый страшный момент жизни, и, как бы это сказать? – помыслы-мечтания, красочные картинки о горячей любви.
Ознакомительная версия.
