Сжав в руке скатерть, Александр потянул её, заставляя пустую тарелку соскользнуть со стола, и, ударившись об пол, разбиться вдребезги. Он уже не сдерживался, схватил обеими руками голову Арины и сам насаживал её, рыча от возбуждения. Губы жены были такими упругими, такими мягкими, что Александр чувствовал, как плотно погружается в горячую влагу ее сладкого рта, как проникает в само горло и ощущает его трепет.
— Твою мать, Арина! — Александр отпустил голову Арины, и она сама задвигалась, жадно заглатывая член любимого до самого основания. Уже не в силах обуздать страстный напор, он подался вперёд, делая поступательные движения тазом. Пальчики Арины проскользили по животу и груди Александра, нашли его соски и сжали в сладко-болезненных тисках. Из груди мужчины вырвался тяжёлый рык и, висящий на самой грани срыва, огромный сверкающий ком начал свой стремительно набирающий скорость спуск.
Волна сладкой судороги покатилась от ног и головы, одновременно стремясь достигнуть своей волшебной цели, и через мгновение они столкнулись с беззвучным, разрушительным взрывом, растворяя реальность вокруг. Уши Александра заложило, как бывает при наборе высоты в самолёте, ноги вытянулись в струну, мышцы напряглись в немыслимом экстазе, и мужчина стал изливаться в плотно обхвативший член рот любимой жены.
Такой феерический оргазм бывает только с ней! С дьявольски обворожительной чертовкой, которая за секунду выбивает из него все остатки благоразумия и заставляет быть рабом ее колдовских чар.
Поднявшись с колен и хитро жмурясь, Арина довольно промурлыкала:
— Н-да, и никакого токсикоза!
— Господи, Арина, какая же ты пошлячка! — рассмеялся он, прикрыв ладонью лицо от смущения. Блаженно улыбаясь, Александр, не в силах даже поднять руку, зачаровано наблюдал, как прижавшись, Арина трётся щекой о его шею, пока он восстанавливает дыхание.
— Я просто немного боюсь… — прошептала она.
— Я понял. Мы повременим до тех пор, пока врач не скажет, что нам можно.
— Саша, — тихо позвала она его. — А ты, правда, ко мне вернулся? Просто завтра ты можешь передумать, а я буду чувствовать себя полной дурой.
— Правда. К тебе.
— Это из-за ребенка, да? Вернее, только из-за него? — в стотысячный раз за всю их совместную жизнь Арина завела разговор о чувствах. Аверин терпеть не мог все эти выяснения отношений. Сценарий был одинаковым. Она задаст вопрос, что он к ней испытывает, любит ли, он попытается отшутиться или отмахнуться, она обидится, затем последуют упреки, обвинения и грандиозный скандал. Каждый останется при своем мнении, никто ничего в этих бессмысленных спорах не выиграет, но жена упорно отказывалась признать свое неизменное поражение.
— А какая разница? — инстинктивно встал в оборонную стойку Аверин. Арина молча всматривалась в его глаза, пытаясь что-то отыскать в них. Она смотрела на него с выражением тоскливого ожидания и с обреченной на провал надеждой.
— Не скажешь… — внезапно тот яркий свет, который горел в ее глазах буквально несколько минут назад, нещадно померк. Она поежилась и попыталась отодвинуться.
— Иди ко мне, — он сильнее сжал ее в крепких объятиях. Он прекрасно знал, чего она добивается. Арина надеялась услышать от него пылкие признания в любви, заверения в крепкости их брака. Аверин мог ей купить практически все, чего она пожелает. Единственное, что он был не в состоянии ей дать: три проклятых, но таких важных для каждой женщины слова.
Когда его отец уходил из семьи, у самых дверей маленький Саша вцепился в его штанину. Он катался на полу, плакал и умолял его остаться, не бросать их. “Папа, я люблю тебя”, — повторял убитый горем мальчик снова и снова. Отец практически отодрал его от себя и грозно пригрозил:
— Не реви как девчонка, хлюпик, — последнее, что услышал шестилетний мальчишка от удаляющейся отцовской фигуры. Он вдыхал стойкий запах терпкого табака, неизменный папин аромат, понимая, что больше он его не увидит. Именно в тот момент, Саша поклялся, что больше никогда и никому не предоставит такую возможность: лицезреть его уязвимость. Никто не услышит от него этих слов, ни одному человеку больше не удастся сделать его слабым и убогим.
Теперь же, любимая женщина, ждущая от него ребенка, сомневалась в его искренних чувствах. Всего лишь три произнесенных слова, и она вновь лукаво улыбнется, а ее обворожительные голубые глаза засияют ярким светом драгоценных сапфиров.
— Да соври уже, Аверин! — услышал он мучительную просьбу дорогой ему женщины. Александр вглядывался в красивое кукольное лицо, но упорно стискивал зубы, чтобы ненароком не вырвалось то, что страстным пламенем горело в груди.
— Повезло тебе, — с безысходной грустью заметила Арина, когда поняла, что ответного признания от мужа не добьется. Жена всегда была слишком слабой и безвольной в своей эмоциональности. Напоказ выставляла все свои ранимые места. Глупая, она не догадывалась, что жестокость людей, которых она любит, слишком сильна, а эгоизм настолько неискореним, что ей даже не будут сочувствовать.
— В чем? — прохрипел он, отводя за ухо шелковистый непослушный локон ее черных как смоль волос.
— Что люблю я тебя больше, чем ненавижу…
Кое-кто из семейных коллег говорил ему, что беременные женщины становятся странными. Однако Аверин даже предположить не мог, до какой степени. За несколько месяцев в Арине словно проснулся неудержимый внутренний… демон, которого раньше он не замечал!
Жена маниакально посещала йогу для беременных, курсы для беременных, по часам выходила на обязательные пешие прогулки, полезные для тех же беременных! Взвешивалась каждое утро, вела записи веса, температуры и еще черт знает чего, сверяла их с вычитанными данными в книгах, проверяя, все ли идет в норме. Его супруга превратилась в одержимую бестию, которая словно задалась единственной целью — стать самой идеальной беременной в мире!
— Арина, никто медаль тебе не даст! Расслабься хоть немного! — попытался ее урезонить Александр. За что в него моментально полетела какая-то продолговатая подушка, специально предназначенная для удобства будущих мам.
Когда же невменяемая жена не дергалась по поводу идеального материнства, она буквально расцветала. Маска роковой соблазнительницы, которая манила Сашу в самом начале их знакомства, куда-то подевалась. С каждым днем Арина становилась до умопомрачения женственной, в ее облике появилось больше мягкости и чувственности. Ее уже не хотелось завоевывать, соблазнять или покорять. Арину хотелось обнять, утешить и защитить. А еще целовать до сладостного исступления, чем Аверин с удовольствием и занимался. Ее яркие голубые глаза сверкали манящим теплым светом, от чего ему хотелось в них утонуть. Ее солнечная открытая улыбка ослепляла и побуждала чаще радовать жену. Аверин завороженно всматривался в мягкие черты лица жены и млел от сумасшедшего кайфа, когда она ему улыбалась. Никогда он не испытывал к жене такую щемящую нежность и сладкий трепет. С каждым днем, становясь более округлой в формах, она открывала в нем новые, неизведанные ранее грани его чувств к жене.
Тем не менее, вспышки необоснованной ярости у Арины наступали внезапно и неизменно по сущей ерунде! Она, кажется, задалась целью перебить всю посуду в доме, так как с завидной регулярностью швыряла ее по любому поводу.
— Арина, если ты хочешь сменить сервиз, так и скажи, — пошутил он, когда очередная чашка полетела в стену из-за недовольства хозяйки. — Мы купим новый.
— Ты не понимаешь! — выкрикнула она и, закрыв лицо ладонями, громко заплакала. Слезы — отдельная тема. Они возникали у нее часто, сменяя неконтролируемые вспышки агрессии.
— Что на этот раз? — спросил он и обнял ее за поплывшую талию.
— Они не понимают!
— Кто?
— Рабочие! Я им говорю, перламутрово-розовый цвет, а они красят в персиковый! А он не перламутровый! Понимаешь?
Аверин ни черта не соображал в разнице оттенков цветовой палитры розового, но сделал вид, что разбирается в вопросах отделки детской.
