Он заправил прядь волос мне за ухо и провел большим пальцем по моим губам… Как обычно, от его прикосновения меня всю парализовало. К моим щекам прилила кровь.
Я встряхнула головой… но с небольшим опозданием. Мне было безумно приятно ощущать его ладонь на своей коже.
― И когда ты уже смиришься с тем, что никогда не выиграешь этот спор?
― А когда ты уже перестанешь припоминать мне этот чертов спор? ― Давид провел рукой по густым волосам. ― Заключил по глупости и теперь до конца жизни буду за это расплачиваться?
― То есть, ты меня преследуешь не потому, что поспорил, а еще по какой-то таинственной причине? ― взглянула ему в глаза, шутливо приподняв брови, намекая на то, что он в меня влюблен.
― Спор тут в любом случае ни при чем.
Ну, да, преследует, потому что хочет меня всю. И говорил, что всегда получает то, что хочет. И хоть за две недели так меня и не заполучил, самоуверенности так и не растерял, сволочь обаятельная…
― Ну, раз ни при чем, тогда все очевидно. Ты от меня без ума! ― ехидно улыбнулась, повторив ту его фразу.
― Кое от чего точно без ума. Например, от твоих губ…
Давид снова коснулся моего лица, наклонился ко мне… и в этот момент мне так захотелось ощутить сладость его поцелуя, что я почти позволила ему завладеть этими губами…
Но тут прозвенел спасительный звонок. Сразу придя в чувство, я откинулась на стуле, увеличив расстояние между нашими лицами.
Конечно, я знала, что спор тут, в общем-то, был ни при чем… но это все равно ничего не значило. За прошедшие две недели Давид ни разу не повторил того, что сказал тогда по пьяни ‒ он вообще никогда не говорил о своих чувствах. А если бы и заговорил… что бы это изменило?
В глубине души я знала, что у нас не может получиться ничего серьезного… не у нас с Давидом Третьяковым. С таким, как он? Да это и представить себе невозможно! Смешно даже думать об этом!..
Ничего серьезного между нами не может быть, а значит, нет смысла что-то начинать ‒ я только уроню свою гордость, проиграю битву и еще сильнее привяжусь к этому парню.
До окончания школы осталось не так много времени. Эти недели пройдут, пройдут экзамены ‒ мы и не заметим, как. И с окончанием школы нас в любом случае ждет расставание (школьные отношения переживают выпуск, только если они очень, очень серьезные).
И если уже сейчас мысль о разлуке причиняет мне такую боль… какую боль я смогу испытать, если расставанию будут предшествовать отношения, настоящие отношения, со всем, что они включают, со свиданиями, сексом и надеждой на будущее?
Я просто не хотела этого знать.
* * *
Что же касается всего остального, что произошло за эти две недели, моих отношений с другими поклонниками и преследователями… тут все было очень неоднозначно. Казалось, только я более-менее начну разбираться в том, что происходит, как жизнь подкидывает мне новую загадку.
Во вторник, например, на стене в вестибюле (в школьном вестибюле, на самом видном месте!) появилось еще одно послание от Вандала:
«НИКА, Я ТЕБЯ ДОБЬЮСЬ!»
И эти слова не столько пугали, как предыдущие высказывания социопата, сколько наталкивали на размышления. Ведь если раньше он говорил, что я буду его и только его, говорил, что не остановится, то теперь… он собрался меня добиваться? Вот прямо так?
Это заставило меня обратить внимание на тех, кто пытался добиться моего расположения в обычной жизни. И хоть меня все еще продолжало преследовать ощущение, что за всем этим стоял мой сводный, вот в чем загвоздка ‒ он-то и не думал меня добиваться.
Дохлый разве что взглядом своим меня окидывал мрачноватым или вворачивал какое-нибудь двусмысленное ехидное замечание, ну, порой не давал пройти в коридоре или на кухне якобы случайно бедром теснил так, что мне приходилось изворачиваться, чтобы он не мог ко мне прикоснуться. В ванную больше не вламывался.
Может, это все-таки не он?
Среди всех остальных моих поклонников, конечно, активнее всего меня добивался не кто иной, как Давид Третьяков собственной персоной. Но ведь я знала, что он-то точно не может оказаться Вандалом. В тот вечер меня пытался изнасиловать не он ‒ я же целовалась с Давидом за несколько минут до происшествия, и от него определенно не пахло виски, как от того урода. Во время вечеринки он пил крепкую медовуху и его губы были на вкус, как мед…
Значит, не Третьяков. Но тогда кто?
В последнее время я начала активно переписываться по вацапу с Артуром Воронцовым ‒ язык у мажора был подвешен, он был интересным, забавным и веселым, с ним было приятно общаться. Он не раз звал меня на свидание. Принес мне в школу яблоко, о котором мы тогда договаривались, а точнее, целый мешок. Но я, конечно, все равно никуда с ним не пошла ‒ да и кто бы пошел на моем месте? Парень не производил впечатление социопата, но впечатление ‒ штука обманчивая.
Вообще, я много кому нравилась, и это сильно затрудняло поиск тайного поклонника. Может быть, Вандал еще только собирался меня добиваться, а пока делал это только в мечтах? Представлял, как подходит ко мне, знакомится, зовет в кино, но никак не мог решиться? Социопаты бывают разные, и обаятельные, харизматичные, и угрюмые, неловкие в общении. Никто не знает, каков он, наш школьный маньяк.
Среди мажоров из компании Третьякова, например, я точно знала, что нравлюсь Тиму, тому бугаю-баскетболисту и еще одному парню, Жене, а не подходили они ко мне, так понимаю, только из уважения к своему капитану. Так же некие сигналы в мою сторону посылал Миша Лаптев, которого я помнила еще с детства. Ну, а скольким парням я могла нравиться, сама о том не подозревая?
В предыдущей школе в меня была влюблена добрая половина одноклассников и мальчиков из дворовой компании. Я давно привыкла к их вниманию, валентинкам и серенадам, неприличным шальным песенкам, сочиненным специально для меня и любовным посланиям, написанным маркером на стенах подъезда и мелом под моими окнами.
Но теперь моя популярность обернулась против меня… Кто же это мог быть?
И к слову о тайных поклонниках. На днях я снова обнаружила в кармане своего пальто небольшую коробочку с сережками из того же комплекта украшений, на этот раз с запиской:
«Ты невероятная, неповторимая, чудесная. Влюбленный В.»
И это было… очень необычное послание. Все эти слова, от которых становилось так тепло на сердце, и подпись, «Влюбленный В»…
Влюбленный? И это пишет человек, который пытался меня изнасиловать? Больной парень в черной маске с прорезями для глаз, оставлявший на стенах зловещие надписи, вроде «…ты будешь моей, я не остановлюсь!».
Возможно буква «В» в подписи не имеет к Вандалу никакого отношения, и это просто совпадение? Возможно, украшения мне присылает кто-то другой?
Одни вопросы без ответов. Одни загадки и никаких разгадок!
А еще помимо проблем с парнями у меня появились и серьезные проблемы с девчонками ‒ с Василиной Румянцевой и ее подругами, конечно. Приближался конкурс красоты, и отношения между нами накалились до предела.
В последнее время мне пришлось стать намного осторожней. Я старалась не ходить в одиночку по школьным коридорам, и из-за Вандала, и вообще. Но все равно, нет-нет, да и попадала в расставленные для меня ловушки. Стерва подставила мне подножку, швырнула в меня шариком, наполненным чернилами, от которого я чудом увернулась, вторым, с зеленкой, которая частично попала мне на лицо и в волосы, и которую я так и не смогла пока отмыть до конца.
Однажды она даже насыпала битого стекла мне в туфли во время физкультуры, прямо как делают балерины со своими соперницами! Я не танцовщица, но походка у меня красивая, наверняка ее она и пыталась испортить этим нехитрым способом.
Зеленка к конкурсу отмоется, стекло лишь слегка укололо мне левую ногу, когда я засунула ее в ту туфлю. Но я опасалась, чего бы еще ни выкинула эта ненормальная.
Испортить внешность можно разными способами, и возможно, это она пока осторожничает, не хочет проблем с руководством школы. Но одно обстоятельство внушало мне некоторый оптимизм ‒ неделя перед конкурсом совпадала с моей рабочей неделей, а значит, у Румянцевой оставалось не так много времени для того, чтобы как-то мне навредить.
