которой он говорил. Сердце сжимается, замирая. Боже.
А может, и не нужна мне никакая правда…
Он целует мою ладонь, поглаживает кончиками пальцев мои губы и отпускает, отходя к двери, облокачивается на нее, засовывает руки в карманы, склоняет голову, смотря на меня.
Как-то сразу становится холодно, от его серых глаза, от перемены настроения, будто это конец…
Сажусь на подоконник, от волнения сжимая его края.
— Твоего отца отпустили еще до Нового года, — сообщает он мне холодным голосом. — Если ты хочешь, я отвезу тебя домой прямо сейчас, — закрывает глаза, запрокидывает голову, ударяясь затылком о дверь.
— Почему ты мне не сказал? — не понимаю его. — Я могла хотя бы позвонить ему…
— Почему, — ухмыляется. Сейчас он такой, каким был со мной в первый день похищения — холодный, циничный и немного пугающий.
— Почему? — спрашиваю громче, поскольку Глеб не отвечает.
— Я объясню, — медленно сползает по двери на пол, садится, вынимает из кармана пачку сигарет, достаёт одну, но не прикуривает, просто крутит ее в пальцах, зажимая фильтр. — Давай начнем сначала, детка. Тебя похитили…
— Да и ты меня спас, поскольку знаешь моего отца.
— Рада, не будь дурой, — снова цинично ухмыляется. И я не знаю такого Глеба. Надменного и жестокого. У него даже глаза меняются, становясь темнее. — Я не супергерой. Ты не задумывалась, как я оказался в квартире, откуда у меня ключи и почему так чудесно совпало, что я живу несколькими этажами выше от твоих похитителей?
— Нет, но все можно объяснить…
— Так вот, детка, это мои квартиры: и нижняя, и верхняя, — выдает он и ломает сигарету в руках, заглядывая мне в глаза.
— Я не понимаю… — сглатываю. Мой мозг просто отказывается это понимать.
— Все просто. Я и есть участник твоего похищения. Планы были немного другие… В квартире внизу стоят камеры, я контролировал и наблюдал, и мне стало жалко тебя. Красивая девочка на полу, прикованная к батарее, так отчаянно боролась с отморозками.
— Ты все это наблюдал… — только и могу сказать я. Шепчу, голоса нет, кажется, что меня душит невидимая удавка.
— Я не просто наблюдал, Рада. Я организатор и руководитель этого беспредела.
Всхлипываю, сердце сначала заходится в аритмии, а потом резко останавливается.
— Зачем? — хриплю я.
— Так вот, я вытащил тебя оттуда. Не хотел, чтобы ты окончательно сломалась.
— Но потом ты меня отпустил, и меня снова похитили. Зачем ты отпустил, если… — мотаю головой, чувствуя, как в горле встает ком и глаза наполняются слезами.
— Зачем… Ты так отчаянно хотела на свободу… Это своего рода урок, показательное выступление, чтобы ты убедилась, что со мной тебе безопаснее, и больше не бегала. Чтобы все сделала добровольно, а не через принуждение и применение силы. Своего рода спасение тебя от насилия.
— Меня тащили к машине за волосы, меня хлестали по лицу, оскорбляли, вынудили бежать босиком и валяться в грязи. Я заболела… Это… это… — все-таки всхлипываю, чувствуя, как по щекам текут горячие слезы.
— Да… Это жестко… — выкидывает сломанную сигарету прямо на пол, достает еще одну и снова сжимает ее в кулаке. — Я мудак, Рада. Нет оправданий, — разводит руками.
— А потом? — встаю с подоконника, прохожусь по комнате, сама не понимаю зачем. — Забота, лечение, поцелуи, наш секс… Вот это все! — вскидываю руки, утирая душащие слезы. — Только для того, чтобы я тебе доверяла и подписала проклятые бумажки?!
— Если я скажу «нет», поверишь? Если скажу, что не просто пожалел, а проникся тобой, сошел с ума, поверишь?
— Нет! — резко разворачиваюсь в его сторону. — Потому что так не бывает! Кто любит никогда не предаст.
— Тогда мне нечего сказать, Рада, — снова вышвыривает сломанную сигарету на пол.
— А наш адвокат? Константин Сергеевич? Он тоже…
— Тоже, Рада. Кстати, как приедешь домой, поведай об этом папочке, он ещё не в курсе, и про Наталью тоже.
— Наталью? Наталью! Ту, которую мы встретили возле нотариуса? — останавливаюсь в ступоре, смотря на Глеб, а он кивает. — Ты ее знаешь?
— Да. Она имеет прямое отношения к похищению. Мы продали «Мет Лайн» конкуренту твоего отца, в тот же день, как ты подписала документы.
— Зачем?! — как заведенная, повторяю я. В моей голове не укладывается… Мой отец доверял адвокату, они дружили много лет.
— Ты хочешь полного вскрытия?
— Да, хочу! — утираю слезы, снова сажусь на подоконник, потому что ноги уже не держат.
Глеб глубоко втягивает воздух.
— Мы с Натальей любовники, — выдает он.
Если до этого мой мир пошатнулся и растрескался, то сейчас он рухнул. С громким, отвратительным звуком, от которого звенит в ушах. Не знала, что может быть еще больнее, но мне невыносимо больно, гадко и мерзко.
— Твой отец ее не удовлетворял, и она трахалась со мной. Ничего романтичного, банальный, порой грязный трах. Мы пользовались друг другом. И все всех устраивало. Но в порыве эмоций после… она любила поболтать. Так вот, она тратила свое время на Коваленко не по большой любви, а ради большого куша. Рассчитывала стать его женой и откусить жирный кусок. Но Коваленко не идиот, он это понимал. Да, щедро платил, но близко не подпускал, отводя ей роль содержанки. Наталья же, меркантильная шлюшка, хотела большего. И вот когда она поняла, что он на ней не женится, затаила обиду. Но ума и возможностей у нее не хватало, и она втянула в эту игру меня и вашего адвоката.
— Зачем это Константину Сергеевичу?
Я слишком наивная, чтобы понять, зачем хорошие люди предают тех, кто им доверяет.
— Ну это ты у него спроси. Мне плевать. Но запомни, Рада, люди — животные, твари, и никому никогда нельзя доверять. За масками добродетели порой прячутся демоны. Брат Натальи фээсбэшник, и ему не составило труда подтянуть твоего отца и устроить ему временный арест до выяснений. Коваленко на время нейтрализован — ты в наших руках, ну а дальше ты знаешь.
— То есть моему отцу ничего не грозило?
— Ну почему же, дела не сфабрикованные. Твой папочка тоже далеко не чист, в его биографии много грехов. Но он достаточно пронырлив и хитер, чтобы обелить себя и выйти сухим из воды. Мы это
