понимали, нашей целью было задержать его на время.
— Боже… — закрываю лицо руками, чувствуя, как они дрожат. — Это все ради денег?!
— Да, Рада, ради очень больших денег. Все в этом мире ради денег. Абсолютно все.
— Рада, что ты стал богаче… — отрываю руки от лица и заглядываю в его лицемерные, циничные глаза. — Надеюсь, это того стоило. За жалость спасибо. Не дал замучить меня до конца.
— С моей стороны дело в не деньгах, детка… — ухмыляется мне в глаза.
— Не называй меня больше так! — кричу, потому что его «детка» сейчас звучит как издевательство. Он и до этого издевался надо мной, играл, плел паутину, душа меня собой. Только я, дура, не замечала. Влюбилась в первого мужчину. Отдала ему себя… Боже, теперь мне гадко от себя, от своей доверчивости, наивности и глупости. Мне хочется умереть на месте, потому что мой мир не просто рухнул, он уже никогда не восстановится. Хочется выть. Хочется кинуться к Глебу и колотить его, дать пощёчину, расцарапать лицо, кричать, как мне больно, и обвинить во всем. Но я сжимаю кулаки и задерживаю дыхание, не показывая адской боли.
— С моей стороны все гораздо глубже, Рада. Твой отец был мне должен. Я взыскал долг.
— И поимел его дочь. Браво. Аплодисменты в твою честь! — смеюсь сквозь слезы и истерику. — Надеюсь, ты полностью удовлетворен.
Даже слушать не хочу, что послужило причиной долга моего отца и какие мотивы.
Ничего не хочу.
Мне хочется домой.
Отмыться от этого всего, а потом сдохнуть. Тошнит от того, что он трахал суку Наталью и меня одновременно, что меня использовали, как инструмент, и превосходно сыграли. Я очень грязная сейчас.
— Если мой отец освободился еще до Нового года, а сделку вы провернули, то зачем нужны были вот эти дни и сегодняшний побег? Не наигрался? Есть еще планы?
— Нет, детка, планов больше нет. Мне хотелось просто отсрочить свою смерть. Мы прятались уже от твоего отца. Он перевернул весь город и ищет тебя.
— Если ты наигрался, можно мне домой?
— Я отвезу тебя, — поднимется с пола.
— Нет, просто вызови мне такси. Я поеду одна!
Глеб вынимает из кармана телефон, набирает номер и спокойно вызывает мне машину.
Все. Игра закончена. Антигерои одержал победу.
Рада
Чайная ложка со звоном падает на пол, смотрю на нее и зависаю.
— Рада! — приводит меня в себя отец. Поднимаю на него глаза. В голове туман, вечный туман уже больше недели. Нет, я прекрасно вижу и слышу, вполне здорова, но туман не рассеивается. Я, будто заторможённая, плыву в этом тумане и не хочу, чтобы он рассеивался. Мне так легче. — Вера, принеси чистую ложку! — нервно выдает отец. Наша домработница поднимает мою ложечку и убегает на кухню. — Рада, так нельзя, — уже мягче произносит отец, выдыхая.
— А как можно? — спрашиваю я, принимая от Веры чистую ложку. Кручу ее в руках и не понимаю, зачем она мне нужна. Есть я не хочу. Морщусь, смотря на йогурт с гранолой.
— Не вкусно? — тихо спрашивает Вера. — Приготовить что-то другое?
— Нет, не нужно, все вкусно, — отвечаю я. Дело не в еде, дело во мне… Вера здесь ни при чем.
— Ты даже не попробовала, — комментирует отец.
Я не попробовала… Прикрываю глаза.
— Вера, оставь нас, — просит отец. Домработница ретируется. — Рада, может, все-таки примешь Ольгу Вячеславовну? Просто поговорите.
— Я уже говорила, что мне не нужен психолог! — категорично отрезаю я. Не хочу, чтобы кто-то ковырялся в моей душе. Там и так уже все перевёрнуто, растерзано, разорвано, нет там места ни для кого.
— Тогда поговори со мной. Что они с тобой делали? — сквозь зубы спрашивает отец, сжимая кулаки. Он полагает, что со мной творили какие-то страшные вещи. Творили… Очень страшные, вот только это делали не так, как представляет себе папа. Мной играли, меня мучили и убивали лаской, нежностью, заботой и страстью… Об этом я говорить не хочу, ни ему ни уж тем более чужой женщине.
— Ничего… Ты нашел Константина Сергеевича?
— Нашел, — злится отец. — Он в Израиле, поговаривают, лечится, но что-то мне подсказывает, что на мои деньги и назад не вернется… Но я достану его и там.
— А Наталью?
— А эта тварина тоже греется в Эмиратах, ее соцсети завалены фотографиями. Даже искать не надо, тупая шлюшка выставляет локации. Не долго осталось ей там задницу жарить, скоро окуну ее в реальность.
— Хорошо.
Мне никого не жалко. Пусть отец поступит с ними так, как считает нужным. У меня все атрофировалось, и чувство жалости тоже. Им не было меня жалко. Порой кажется, что лучше бы меня держали у себя те отморозки, прикованной к батарее… Оказалось, это легче пережить, чем разбитые иллюзии. Мной грязно воспользовались во всех смыслах этого слова.
Никогда не была слишком ранимой и впечатлительной. Все живы здоровы, все можно пережить. Если бы я отчаянно не любила этого мужчину. Люто ненавижу его и одновременно люблю…
Я схожу с ума.
Нет, уже сошла…
— Рада, я понимаю, что тебе тяжело… — отец накрывает мою ладонь своей. — Опиши мне детально тех, кто тебя удерживал.
Понимаю отца, он хочет найти и наказать всех участников этого беспредела. Но…
— Я уже говорила: быдло. Лет по тридцать, один лысый, немного полный, другой бородатый, азиатской внешности. Я их не знаю и никогда не видела.
— Хорошо, — кивает отец. — Адрес, где тебя держали?
— Я не знаю адреса…
Я, правда, не знаю точного адреса, но, естественно, могу показать дорогу.
— Примерно, Рада, район, ты же хорошо ориентируешься в городе.
— Я не знаю! — нервно выдаю. — Меня везли с завязанными глазами и туда, и обратно. Многоэтажный дом, простой спальный район. Все!
— Хорошо, не волнуйся, — устало выдыхает отец.
— Мне нужно ехать, — поднимаюсь с места, отставляя так и не тронутый завтрак.
— Подожди, — отец поднимается с места и идет вместе со мной. Помогает надеть мне пальто в прихожей, открывает дверь, подставляет руку и выводит на двор. Раньше у нас были натянутые отношения. Отец много запрещал, читал нотации, мы не понимали друг друга.
