задумчиво потирает подбородок, смотря в сторону. Он явно что-то знает. Вижу. Чувствую.
— А я и не знал, что ты женат, Лев Олегович. — Неожиданно улыбается «смотрящий».
— Пока нет, но я работаю над этим.
Усиленно. Аж пар из ушей валит.
— Слышал, адвокатов по бракоразводным делам очень сложно уговорить расписаться.
А моя и не уговаривается. Ни в какую, зараза упрямая.
— Ничего. Я что-нибудь придумаю. Вопрос времени.
— Так в чём состоит твоё предложение, доктор?
— Вы, пользуясь своим влиянием, утихомириваете Горинова. Чтобы он вообще забыл о существовании моей женщины. Даже близко к ней не приближался. Даже случайно. А я на пять лет становлюсь «вашим врачом».
— Даже так? — Брови Хомского ползут вверх. — Это интересно. Это очень интересно.
Арсений Эльдарович встаёт с кресла и идёт к огромному окну. Долго всматриваясь в даль. Что он там видит, не понятно. На улице темень, хоть глаз выколи.
Но я терпеливо жду решения «смотрящего».
И он меня не разочаровывает.
— Я согласен, доктор. — Поворачивается ко мне Хомский. — Но один год тебе скостим за моё возвращение с того света. Я же обещал вернуть долг. И ещё один год — в качестве морального ущерба твоей женщины за всю эту ситуацию. Горинову помогли при одном условии, что он сидит тихо и не отсвечивает. А он из-за какой-то бабы наследил так, что хорошие люди век не отмоются. Так что, я решаю твой вопрос, а ты на три года «наш». По рукам?
И вроде я должен чувствовать облегчение, что всё получилось. Но то, на что я подписываюсь, не даёт порадоваться скорейшей свободе Иры. Наверное, потому что я сам взамен её, этой свободы, лишаюсь.
Но всё же три года, не пять. Это тоже огромный плюс.
Одёргиваю себя и жму руку Хомского.
— Ты, скорее всего, захочешь подписать договор с точными сроками? — Даже не спрашивает, а утверждает криминальный авторитет.
— Хотелось бы.
Хомский кому-то звонит, даёт указания и снова усаживается в кресло, подавая мне чистый лист бумаги и ручку, взятые со стола.
— Напиши всё, что тебе пригодится для оказания услуг в эти три года.
И я не стесняясь описываю. Стерильную комнату под операционную, весь инструмент, медикаменты… всё-всё до мельчайших деталей. Список получается знатный. И даже одного листа не хватает.
Когда передаю Хомскому, смотрю нагло, ожидая, что он сейчас меня пошлёт. Но тот удивляет, кивая головой.
Согласен? Серьёзно?
В этот момент человек «смотрящего» приносит договор на моё трёхлетнее «рабство».
Внимательно читаю и ставлю размашистую подпись внизу. Следом за мной расписывается и Арсений Эльдарович.
Всё! Я в кандалах!
Вот так я и стал ручным псом криминального авторитета. И стоит ему только дёрнуть за поводок — в смысле позвонить — и я в течение трёх лет буду обязан примчаться по специально оговоренному адресу и лечить того, на кого укажет мне «смотрящий».
Без права голоса. Без права протеста. Без права отказаться.
Позвонили, приехал, лечишь. Позвонили, приехал, лечишь.
А лечить придётся много. Я не понаслышке знаю, что Хомский устраивает подпольные бои без правил. Туда любят приходить большие шишки, делая огромные ставки на бойцов. И парни, которых он там выставляет, возвращаются едва живые — просто мясо.
Когда-то люди развлекались, устраивая петушиные бои. Сейчас человечество шагнуло вперёд — теперь в фаворе бои среди живых людей.
Выжил — молодец, повезло. Нет — ну бывает, естественный отбор.
Мне как врачу, это противоестественно. Я каждый день борюсь за чужую жизнь. И мне непонятно, как можно добровольно идти в эту мясорубку в здравом уме.
Кроме прочего, у блатных частенько случаются разборки. И их окончание тоже не всегда мирное.
Моё дежурство будет круглосуточным. Без выходных и праздничных дней.
Три года…
И вроде мне будут хорошо за это платить. Но чувствую себя, как ни крути, в неволе.
В клинику люди попадают, желая жить. И я борюсь на пару с ними самими. А тут мне придётся тащить всё одному. Это вдвойне тяжелее. Удачный исход в таких случаях минимален. А каждая потеря пациента будет знатно бить по психике и по врачебной уверенности.
Но назвавшись груздем, поздно притворяться мухомором…
Лишь приехав домой и увидев свою воинственную валькирию со сковородкой под щекой и в моём свитере, я смогу успокоиться и усвоить новую реальность для себя.
Рядом с ней я отчётливо разглядел то, ради чего я всё это делаю.
И ни капли не жалея, провалился в глубокий сон. Из которого выныриваю словно из-под толщи воды.
Когда Лев просыпается и выходит в гостиную, я окружаю его домашней заботой. Кормлю. Подаю кофе. Подношу полотенце в душ.
На радостях, что возвращаемся в город, мы вместе прибираем дом, собираем вещи, оставляя только самое нужное на пару оставшихся дней и придумываем, что приготовить девочкам и родителям Лёвы.
Мужчина вызывается сделать настоящую лазанью. С меня — салат и десерт к чаю.
День пролетает словно миг.
Пока Лёва отсыпался, у меня было достаточно времени всё обдумать и понять, что прошлая ночь, когда он неожиданно исчез, показала мне, как серьёзно я вляпалась в этого мужчину.
И свет не мил, и руки опускаются — теперь это про меня. Полная зависимость на лицо.
Я дорожу его присутствием рядом со мной. Мне не хочется его отпускать.
Слежу за каждым его жестом. Ловлю каждое его слово. И спорные вопросы мне хочется обсудить с ним и услышать его мнение.
Ну или на крайний случай едкие замечания в стиле мистера ЗЛа.
Это тоже моё любимое…
По ним я тоже скучаю, когда долго не вижу Зорина.
Мне все его шутки заходят. Хочется смеяться до упаду.
Это ведь диагноз — когда женщину прёт от тупых мужских шуток?
Знаю точно, что тест на совместимость мы прошли. Раз не поубивали друг друга за эти две недели в изоляции… дальше будет легче…
Ну или сложно… но весело…
— Ты всегда, когда одна, спишь со сковородкой? — Неожиданно спрашивает Зорин за ужином, когда мы уже приступили к чаю.
И я давлюсь печеньем, вспоминая, как проснулась с кухонным тяжёлым девайсом в руке.
А Лёва как всегда спасает меня от удушья, хлопая по спине.
— Да что ж ты у меня такая хилая. Слова тебе не скажи.
Нет, он нормальный? Под руку о таком спрашивать?
— Ночью был странный шум и треск. Я подумала, Горинов меня нашел.
— Он тебя здесь никогда не найдет. Задачка не для его молочных зубок. Дача эта записана не на меня. И даже
