Ознакомительная версия.
– Не бойся, – говорил Валентин, лаская ее. – И ни о чем не думай. Тебе не надо ничего делать, я все сделаю сам. Считай, что я – волны или солнечные лучи, как хочешь. Не бойся, не бойся, я с тобой. Я люблю тебя.
Ей не было больно. Млея под его чуткими ласковыми руками, Катя думала: неужели в ее жизни появился человек, который будет ее оберегать?
…А потом они спустились в гостиную. Валентин разлил по бокалам шампанское и на дно Катиного бокала опустил кольцо с бриллиантом. Для отвода глаз ей же был подарен стильный кожаный портфель.
Катя чувствовала себя счастливой… Как в детстве, когда еще была жива бабушка.
«Не расслабляйся! – напомнила она себе, примеряя кольцо. – Любовь – это зависимость. Валентин существует не для того, чтоб ты его любила, а для того, чтобы обеспечить тебе новую жизнь, в которой никогда не будет места бедности и унижениям».
Вернувшись с дежурства, Лада приняла душ, надела пижаму и легла спать. Сейчас она подремлет пару часов, потом прямо в постели поест салатиков, посмотрит телевизор, а если новогодние программы окажутся совсем уж неинтересными, выберет диск с хорошим фильмом. Если одиночества нельзя избежать, остается только наслаждаться им.
Ее разбудил звонок в дверь.
Пришлось выбираться из теплой постели.
– Кто там? – спросила она хрипло.
– Олег.
– Какой Олег?
– Водитель.
Забыв, что в пижаме, Лада тут же распахнула дверь. Неужели Валентин решил сделать ей сюрприз?
– Проходите в комнату и не смотрите на меня, сейчас оденусь.
– Нет-нет, все и так хорошо. – Олег Владимирович придержал ее руку. – Я приехал вас с Новым годом поздравить. Вот. – Он протянул ей подарочный пакет.
Лада в волнении взяла его и тут же бросила куда-то.
– Так вы сами по себе приехали? Не по поручению Валентина? – уточнила она, пытаясь придать голосу безразличие.
– Да, сам по себе. Давно вас не видел, соскучился.
– Тогда располагайтесь. Я сейчас оденусь, накрою стол, и отметим…
Олег вдруг подошел к ней и положил руки ей на плечи.
– А вы не одевайтесь!
Он был напорист и груб, но истосковавшееся Ладино тело сразу отозвалось на его поцелуи и объятия.
– Перестаньте!
– Почему? – бормотал он. – Ты давно нравишься мне. С женой у меня сто лет ничего не было… И ни с кем не было…
Она с усилием останавливала его, хватала за руки. Как же давно ее не хотел мужчина, она уже и не надеялась стать для кого-то желанной.
– Олег, это так странно…
– Да что странного? Ну пожалуйста, пойдем, а? Твоя спальня там?
Он поцеловал ее в губы, запустил руку под пижамную кофточку, потрогал грудь.
– Чего ты боишься? Я чистый. И надену, что положено. Лада, все нормально будет… – Олег уверенно подталкивал ее к двери, ведущей в соседнюю комнату.
Там ему удалось уложить ее на кровать, и борьба пошла уже в партере.
– Да прекрати же! – Лада в последний раз попыталась отпихнуть его настойчивые руки.
– Слушай, ты такая сладкая, я так тебя хочу…
* * *
Все произошло сумбурно и весело, со взаимными обзываниями и подначками. О любви не было сказано ни слова, да это и не была любовь – просто два одиноких человека скрашивали свое существование.
Лада не спросила, почему Олег пришел к ней в праздничный день и где его жена, – ей было неинтересно. Разве можно серьезно относиться к шоферу, тем более что он моложе ее лет на пять? Да и она для него ничего не значит, смешно даже думать об этом!
Легкомысленное настроение сохранялось только до той минуты, пока Олег не уехал.
Закрыв за ним дверь, Лада упала на кровать и горько заплакала.
«Господи, ну почему ты так плохо распорядился мной? Почему я, честная и добрая женщина, готовая все отдать ради близких, трудолюбивая и домовитая, веду такое жалкое существование? Господи, почему я, вместо того чтобы быть матерью семейства, сто лет безответно влюблена в мужика, который меня знать не хочет, и занимаюсь случайным сексом с его шофером? Что я сделала не так?»
На ближайшее воскресенье у Сотникова были вполне определенные планы. Аня уезжала на тренировку, поэтому он даже не просил увольнительную, а решил уплатить организму все долги по сну. Тем более во сне он будет меньше скучать по Ане.
С Аней они встречались почти каждый день. Если он не мог вырваться из академии, она заезжала сама, хотя бы на десять минут. А иногда даже встречала с лекций, по-хозяйски поправляла воротник его формы и заставляла выпить чаю из термоса, который по спортивной привычке всегда возила с собой.
Вечерами Сотников сидел над конспектами и гадал: приедет или нет? Так приятно было, уже убедив себя, что ждать больше нечего, вдруг услышать: «Сотник, на выход! Твоя приехала».
На КПП вахтенные пускали их в будку дежурного, они садились за дощатый стол, в незапамятные времена покрашенный серой краской, заваривали чай и пили его из одной чашки.
Позавтракав, Витя разделся и изготовился снова нырнуть в постель. Тут его вызвали к телефону на КПП. Неужели Аня? Но это оказался Колдунов.
– Витюня, выручай, – начал профессор без долгих предисловий, – Четкин гибнет. Этот друг науки написал такой доклад, что мама не горюй! Если он завтра на конференции выйдет и блеснет мозгом, все ослепнут.
Витя дипломатично промолчал, не понимая, зачем Колдунов порочит в его глазах научного руководителя.
Ян Александрович тяжело вздохнул:
– Я, конечно, все исправил. Но этот обормот сегодня дежурит и не имеет права отлучиться. Ты не мог бы отвезти ему новую, лицензионную версию доклада? С начальником курса я насчет тебя договорюсь.
– Говорите, куда ехать.
– Ты нас очень выручишь! Я хоть и не отвечаю за мыслительный процесс Василия, все же не хочу, чтоб он выглядел идиотом. Сгоняй, а я за это выторгую тебе свободу до самого вечера.
Витя приехал к Колдунову домой. Семейство завтракало, его, не слушая протестов, тоже усадили за стол и накормили.
Четкин трудился в пригородной больнице, куда его устроил тот же Колдунов. Профессор не считал Василия научным гением, но считал своим долгом заботиться о бывшем санинструкторе, вместе с ним служившем в Чечне.
Из приемного отделения доносился детский плач. Сестра сказала Вите, что Василий смотрит ребенка, исключает острую хирургическую патологию.
Сотников снял шинель и устроился в уголке диспетчерской. Плач, вместо того чтобы стихнуть, усиливался с каждой минутой и перерастал в рев.
Витя сочувствовал товарищу. Сложность хирургического осмотра ребенка состоит в том, чтобы уловить напряжение брюшной стенки, а как это сделать, если ребенок заходится криком? К тому же многие дети элементарно врут, поэтому определять «больно – не больно» следует не по их ответам, а по изменению выражения лица при пальпации. В общем, дело это тонкое, смотреть ребенка можно только в спокойном состоянии. А как добиться такого состояния, если большинство детей не ждет от врачей ничего хорошего?
Ознакомительная версия.
