я для неё.
— Призрак? — я усмехнулся, и в этой усмешке было больше презрения, чем она могла бы вынести. — Может быть, я и призрак, Анжелика. Но только потому, что ты сама прячешься от реальности. Ты боишься признать, что тебя тянет ко мне, что ты хочешь меня так, как никто другой. Ты приходишь ко мне в темноте, потому что только там можешь быть собой.
Я сделал паузу, глядя, как её лицо меняется, она бледнеет и судорожно цепляется за мои плечи, но я завожу ее руки за спину. Пока что рано срывать маски.
— Но знаешь, что самое забавное? — продолжил я, склонившись к её уху, шепча так, чтобы каждый мой звук проникал ей под кожу. — Это то, что ты никогда не сможешь от меня избавиться. Как бы ни пыталась. Потому что я — часть тебя. И ты знаешь это.
Она стиснула зубы. Её тело откликалось на мои слова, её дыхание участилось. Она стояла передо мной, как жертва перед хищником, и мы оба знали, что она не может уйти.
— Признай это, Анжелика, — прошептал я, не отрываясь от неё. — Признай, что тебе нравится эта тьма, это ощущение опасности. Признай, что ты не можешь без этого жить. Ты не можешь жить без меня.
Она ничего не ответила, лишь смотрела на меня с каким-то странным, болезненным выражением. Мне казалось, что в этот момент я наконец-то сломал её. Я видел, как её защита рушится, как маска гордости трескается, открывая ту самую уязвимость, которую она так тщательно скрывала.
И это был момент, когда я понял, что она моя. Развернул спиной к себе, прижал к дереву, все еще удерживая ее руки, задрал на ней платье. Она сопротивляется, но я сжимаю сильнее, проникая в ее тело сразу двумя пальцами. Вдалбливая их по самые костяшки во влажную мякоть. А ведь она потекла…там не сухо, там сочно и горячо. Первые толчки и она стонет, запрокидывая голову, оттопыривая свою аппетитную попку, словно подставляясь под мои пальцы. Я дразню подушечками острый, твердый клитор дразню до тех пор пока она не начинает жалобно всхлипывать, а потом со всей ярости вхожу в нее своим голодным, горячим членом. От наслаждения сводит скулы. Я долблюсь быстро, сильно, глубоко. Ощущаю как она начинает сокращаться вокруг моего члена, все сильнее и сильнее… и в этот момент я совершаю ошибку отпустив ее руки. Один рывок и она сдирает с меня маску….и кричит содрогаясь в оргазме и в каком-то диком ужасе, а меня уже сорвало и я извергаюсь внутри ее тела…Наши лица открыты. Теперь она знает кто такой Странник.
А потом…она отчаянно отталкивает меня от себя. Она воет и стонет как ненормальная, она буквально рвет на себе волосы. И я не могу понять…неужели это потому что ей открылось кто такой Странник….неужели именно это свело ее с ума. Она рыдает, бьет меня в грудь, по лицу.
— Никогда…никогда не подходи ко мне! Никогда не подходи! Нельзя понял! Нельзя!
Схватил ее за шиворот притягивая к себе.
— А раньше было можно? Да? Раньше сама пришла ко мне! Так что теперь? Решила стать святой!
— Нельзя! — она плачет и отрицательно качает головой, — Боже как же это ужасно! Ужасно…что ты наделал!
— Какого хера! Что я наделал! Я люблю тебя, слышишь, дура? Я тебя безумно люблю!
— Ты …тебе нельзя меня любить! Никогда не люби меня! Не смей! Исчезни из моей жизни…Божееее…боже!
Вырывается и убегает. И я даже не кричу ей вслед. Меня сгибает пополам, и я корчусь от боли. Такого ужаса и отвращения я еще никогда не видел…казалось она изрезала меня ими до костей, и я теперь истекаю кровью.
Темнота в катакомбах была густой, как смола, и такая же липкая. Мы шли веред, и каждый шаг отдавался эхом, превращая наш путь в ритмичный марш на дно земли. Начо шагал позади, то и дело бросая взгляды по сторонам, будто ждал, что из углов вот-вот выскочат тени. Тёмные стены казались живыми, дышали вместе с нами. Казалось, что где-то в глубине нас уже ждёт само зло — сотканное из тех же теней, что кружились вокруг.
— Чезаре, — Начо заговорил шёпотом, почти невыносимо тихо, — ты уверен, что они здесь? Эти проклятые бриллианты.
— Течение принесло их прямо сюда…мы найдем контейнер. Я думаю в самом конце туннеля, дальше вода просачивается в стоки. Я смотрел планы этих катакомб.
— А если не найдем, что тогда? Тебе не кажется, что пора заканчивать этот фарс и валить отсюда? И мне не по себе в этом мерзком вонючем месте. Тут могут плавать кости.
Я остановился и посмотрел на него. Да, он боялся. Но я понимал его, этот страх перед неизвестностью, перед проклятыми легендами катакомб, что ходили в городе, как старые суеверия. Но он следовал за мной, несмотря ни на что. И этого было достаточно.
— Пусть плавает хоть сам дьявол, — коротко ответил я. — мы найдем бриллианты и свалим…да, ты прав нам больше не хер здесь делать.
Начо кивнул, стиснув зубы, и шагнул ближе ко мне. Я видел, что он сомневается, но мои слова всё же придали ему уверенности.
Мы продолжили путь. Запах сырости и гнили пробивался сквозь тяжёлый воздух. Порой мне казалось, что я слышу тихий шёпот — словно кто-то незримо следует за нами, как сама смерть, выжидая, когда мы приблизимся к месту, откуда уже не будет пути назад. Насрать, живые страшнее призраков. Живые умеют лгать, живые умеют выдергивать сердце и выживать из него кровь.
В этот момент я услышал шаги, тихие, но очень четкие. Топот ног. Их много. Чёрт возьми, как я мог не догадаться, что Лоретти тоже придёт. Он слишком долго охотился за этим сокровищем, чтобы оставить нас одних в поисках. Твою ж мать! Только этого нам не хватало. Из оружия два кинжала. Падре знаете ли не таскают с собой пистолеты.
Я сделал знак Начо остановиться и прислушался. Тишина… а потом — снова шаги, на этот раз ближе.
И вдруг из тьмы перед нами возникла тень — высокая, угловатая фигура. Лоретти. Его лицо было освещено только слабым светом фонаря, и на нём застыла ледяная маска ненависти. Он смотрел на меня, как на врага, которого собирался раздавить.
— Альберто, какая встреча… — проговорил он, растягивая слова, как змея, шипящая перед броском. — Ты не рад меня видеть? Кажется мы должны были уже соскучиться друг по другу?
Я не отводил
