он сжимал её плечи всё сильнее. Она знала, что это был её единственный шанс. Единственный шанс рассказать правду — или потерять всё, что было важно. Она наконец заговорила, её голос прозвучал тихо, но в этом шёпоте чувствовалась вся её сила.
— Ты должен оставить его в покое, Джузеппе, — сказала она, медленно, но уверенно, каждое её слово звучало, как удар молота. — Ты должен…должеен оставить его!
Он засмеялся, горько, почти нервно, словно её слова казались ему абсурдными, ненормальными.
— Ты предлагаешь мне оставить его? — Его глаза метались по её лицу, искажённые ненавистью и недоумением. — Что связывает тебя с этим… с этим предателем? Кто он для тебя? Правда любовник? Ты так низко пала….?
Она молчала, глядя на него твёрдо, словно сама выдерживала его ярость. Её голос стал ещё тише, почти неразличимым, но слова, которые она произнесла, ударили его, как молния.
— Альберто… это твой сын, Джузеппе. Наш сын.
Я сидела в пустой гостиной, уставившись на старый альбом, который нашла в ящике. Пальцы скользили по выцветшим обложкам, гладили знакомые края, словно в них можно было найти что-то ещё — тепло, воспоминания, его голос. Отца не стало так давно, а мне казалось, что прошло лишь мгновение. Словно вчера я могла повернуть голову и увидеть его, как он усмехается, поднимает бровь, словно насмехаясь над всем миром, и в то же время оберегая его для меня. Пустота сгущалась вокруг, как будто этот огромный дом жил своей жизнью, впитывая мою тоску. Всё, что я видела, напоминало о нём. Папа, почему ты ушел…ушел и я даже не попрощалась с тобой… Просто не могу удержаться. Почему боль становится острее с годами? Почему не уходит? Папа… я так запуталась, я погрязла в такой лжи, я утонула в жутком болоте. Я люблю…безумно люблю своего родного брата. Люблю как мужчину, как любовника, желаю его всем телом, всей душой, мой мир разрывается без него. Я просто не знаю, как мне жить дальше. Папочка, помоги…помоги мне не утонуть в этом безумии. Мне хочется умереть. Мне хочется выйти в окно с самого большого небоскреба в Риме…
Мне захотелось пересмотреть папины вещи, пересмотреть все его фотографии. Меня потянуло на чердак — я не бывала там с тех пор, как его не стало. Мне нужно было найти что-то, что смогло бы согреть это чёрное, пустое место внутри меня. Фото, вещь, любая деталь, которая осталась от него, его след в этом доме, чтобы убедиться, что он действительно был, что я не потеряла его окончательно. И эти мысли о Чезаре…о Страннике. О том, что это один и тот же человек. Ложь…кровная связь, инцест Что еще меня ждет. Почему я проклята. Почему со мной это произошло. Почему из всех мужчин на этой планете я выбрала своего брата…То что было прошлой ночью ужасно, до рвоты, до адской тошноты, до холодного пота. Я стонала и кончала в объятиях родного человека и он жадно и бешено брал меня. Мы сгорим в аду. Мы уже горим в аду.
Чердак встретил меня пыльным полумраком и запахом старых книг и мебели. Лучи света пробивались сквозь маленькое окно, рисуя в воздухе золотистые полосы. Я ходила между коробками, трогала старые вещи, ощущала их холодную поверхность. Тут был целый мир прошлого, спрятанный от глаз, забытый всеми, но для меня он был живым.
И тогда я увидела его. Маленький, потрёпанный дневник, который лежал под стопкой каких-то старых газет и книг. Я потянулась к нему, мои пальцы едва касались вытертой кожаной обложки. Как он мог оказаться здесь, на чердаке? Отец никогда не говорил, что вёл дневник… Я думаю никто не знал. Даже мама. Скорей всего думала, что это одна из его тетрадей со счетами. Он любил все записывать вручную.
Я взяла его в руки, чувствуя, как сердце забилось быстрее. Страницы пожелтели, словно время съело их, оставив только следы и потертые чернила. Я погладила обложку, провела пальцем по тиснению на корешке, будто бы стараясь впитать в себя те места где к ним прикасались пальцы папы. Я должна была узнать, что он здесь написал, какие мысли, какие чувства он прятал.
Открыв первую страницу, я увидела знакомый почерк — аккуратный, чуть угловатый, полный выверенности, как сам отец. Он был человеком сдержанным, слова давались ему не легко. Он предпочитал молчать, наблюдать, держать всё в себе. Но здесь, в этих строках, он был обнажённым, открытым, настоящим. Будто говорил со мной через время, через пространство, прямо из прошлого.
12 мая.
"Иногда я думаю, правильно ли я поступил. Правильно ли было взять её и воспитывать, словно родную, закрыв глаза на правду, которая будет преследовать меня до самой смерти."
Я перечитала эти строки снова и снова. Словно что-то не то. "Воспитывать словно родную"? Что он имел в виду? Я продолжала читать, мои пальцы сжимали страницы, и мне казалось, что я теряю связь с реальностью.
"Анжелика — не моя дочь по крови и не Изабеллы. Она — ребёнок другой женщины."
Я резко захлопнула дневник, словно обожглась. Эти слова будто пронзили меня насквозь, заставили сердце остановиться. Не моя дочь по крови. Моё дыхание участилось, и я ощутила, как мир вокруг поплыл. Это была ошибка. Это просто какая-то ужасная ошибка. Может, я не так поняла, может, здесь описано что-то другое?
Нет. Я снова открыла дневник и перечитала строки. "Ребёнок другой женщины."
Кто… кто она была? Как это возможно? Как я могла не знать этого? Отец, почему ты никогда не сказал мне? Почему ты унес это в могилу, оставив мне только вот это — крошечные строчки на старых страницах, которые ломают мою жизнь на части?
Я пронеслась по следующим страницам, как в лихорадке, не останавливаясь, не желая верить, но каждое новое слово всё глубже вонзалось в меня. Неизвестная женщина. Моя настоящая мать была неизвестной женщиной, которая умерла, когда я родилась. Она… она была кем-то совершенно чужим. Человеком, о котором я даже не подозревала. И так и не узнаю.
Мир вокруг меня кружился. Грудь сжималась от ужаса и непонимания. Я закрыла глаза, пытаясь успокоить дыхание, пытаясь собрать себя по кусочкам. Но внутри меня бушевала буря — гнев, обида, боль. Как можно было скрыть такое? Как можно было жить с этим, зная, что каждый взгляд, каждое "доченька" — это не правда?
Я чувствовала себя преданной, словно мне нанесли удар в спину. Изабелла…
