– Тогда выбирай Рыжего!
– Почему?
– Он же готов жить врозь.
– Боюсь, что только на словах! По-моему, он такой – дашь ему палец, всю руку откусит!
– Тогда что, выбираем Иванишина? – почему-то обрадовалась Мура.
– Нет, Мура, никого не выбираем! Я, кажется, последую мудрому совету старой поблядухи и буду жить в свое удовольствие!
– То есть с обоими? – засмеялась Мура.
– Я посмотрю, как будут разворачиваться события. Рыжий уехал, Костя не появляется, выбирать мне, собственно, не из кого, так чего мучиться?
– Умница! Скажи, что ты сегодня хочешь на обед?
– Ничего! Никаких обедов! Мы поедем в ресторан, мы же собирались перед твоим отъездом, не вышло, значит, поедем сегодня!
– Да? А что, мне такая идея нравится! Пускаемся в загул?
– Вот именно!
По дороге на станцию Мура вдруг сказала:
– Слушай, на днях возвращаются мои соседи, хочешь, я все разузнаю о твоем Рыжем?
– Нет, не хочу. Зачем?
– Значит, Иванишин?
– Мура, отвяжись!
– Слушай, а как тебе удалось сохранить язык? – перевела она разговор. – Тут приезжала одна моя знакомая из Америки, всего десять лет там прожила и говорит ужасно! Все время вставляет английские слова, не помнит уже, как это по-русски…
– Ну, во-первых, я постоянно общаюсь с Додиком, а он ревнитель русского языка, всегда говорит, что терять в эмиграции язык – последнее дело, и вдобавок я способна к языкам вообще, и к родному в частности…
Мы уже заканчивали обед в отличном ресторане со смешным названием «Сыр». Мура не ошиблась, сказав с чьих-то слов, что там хорошая итальянская кухня. И вдруг позвонил Костя.
– Привет, Шадрина!
Сердце подпрыгнуло и ушло в пятки.
– Привет, Иванишин!
Мура сделала большие глаза.
– Ты, наверное, думаешь, что я мерзавец?
– Ни одной секунды! – рассмеялась я, хотя до его звонка подобная мысль мало-помалу крепла в моей голове.
– Понимаешь, тут куча всяких мелких недоразумений, вплоть до утонувшего в болоте мобильника. Ты простишь меня?
– Безусловно.
– И ты ничего плохого обо мне не думала? Только не говори, что вообще обо мне не думала!
– Но если так оно и было?
– Шадрина, не начинай! Ты где сейчас?
– Сижу в ресторане «Сыр».
– С кем?
– Иванишин, это нескромный вопрос!
– Понял. Когда освободишься?
– А что?
– Вечером ты свободна?
– В принципе да!
– Согласна пойти со мной на одно довольно скучное мероприятие?
– Если оно скучное, то зачем?
– Долг призывает! Но ты скрасишь мне эту тоску, а потом мы слиняем. Достаточно, если мы пробудем там всего час.
– Ну что ж…
Мне вдруг безумно захотелось его увидеть, на скучном мероприятии или на веселом, какая разница? Лишь бы увидеть…
– Тогда в полдесятого я за тобой заеду!
– Хорошо, а как одеваться?
– Не в джинсы.
– То есть вечернее платье?
– Не обязательно, ты иностранка! Так что если непременно хочешь в джинсах, можешь себе позволить.
– Ладно, соображу.
– Шадрина, ты молодец! Пока!
И ни слова о любви. А я-то уже приготовилась услышать: «Шадрина, я тебя люблю!» Но, как выражается моя юная сестра, «облом!». От этого стало немножко грустно. Я уже привыкла слышать объяснения в любви. Как быстро человек привыкает к хорошему! Но я давно научилась так же быстро от хорошего отвыкать.
– Ой, Динка, ты должна иметь в виду – если ты появишься на модной тусовке с Иванишиным, это будет сенсация!
– Так уж и сенсация!
– Уверяю тебя! И твои фотографии появятся в газетах.
– Всю жизнь мечтала! – засмеялась я.
– Ты вот шутишь, а тебе надо привести себя в порядок!
– То есть?
– Ну, может, сходишь в салон красоты?
– Да ни за что на свете! Чтобы я доверилась чужим рукам? Никогда!
– А ты что, сама себя стрижешь? Не поверю!
– Нет, конечно, но у меня постоянный парикмахер в Маастрихте, я к нему привыкла.
– А макияж?
– Я крашу только глаза и немножко губы.
– Да, ты нашла свой стиль… А что наденешь?
– Что-нибудь совсем скромное.
– А я бы по такому случаю выпендрилась на всю катушку, по крайней мере, в твоем возрасте.
– На всю катушку, это как?
– А накрасилась бы поярче, платье самое нарядное, так чтобы все на меня смотрели! Украшения бы нацепила… У тебя украшения есть?
– Не ношу вообще, только вот это кольцо.
– Я уж обратила внимание, это что-то из раскопок?
– Не совсем, я сделала копию с одного кольца, которое нашла в Мексике, но сильно уменьшенную копию.
– Оно оригинальное, конечно… У тебя что, и уши не проколоты?
– Здрасте, вы моя тетя! Ты ж сама когда-то отвела меня проколоть уши.
– Ах да, да, припоминаю, еще твоя мать меня ругала, что я тебя сбиваю с пути истинного, сердилась… А я тогда дала тебе поносить свои золотые сережки с бирюзинками, чтобы ушки не гноились, они так тебе шли, ты была очаровательная…
– Помню, я их надела, так себе понравилась… И Андрей, когда меня увидел в них, сказал: «Ого, какая женщина будет, с ума сойти!» Мне было четырнадцать, и его слова запали в душу, а в шестнадцать у нас начался роман…
– Все-таки он был сволочь, кобель проклятый.
– Папа, оказывается, знал…
– Надо думать!
– А у Кости роман с двадцатилетней.
– Милая моя, сравнила тоже! Шестнадцатилетняя девочка двадцать с лишним лет назад и двадцатилетние нынешние оторвы! К тому же Андрей был другом отца, ты, можно сказать, выросла на его глазах… Слушай, я поняла, почему ресторан называется «Сыр»!
– И почему?
– Посмотри на стены, на потолок, мы же как будто сидим внутри сыра, видишь, все желтое и дырки?
После обеда мы пошли пешком ко мне на Сретенку, Мура хотела во что бы то ни стало видеть, в чем я пойду на «модную тусовку».
– Это, конечно, стильно и, наверное, недешево стоит, – покачала она головой при виде темно-коричневого с бронзовым отливом шифонового платья, – но ты ж еще не старая, может, что-то поярче было бы лучше или хотя бы посветлее…
– Нет, это мое любимое платье, мне в нем удобно.
– Дорогое?
– Не спрашивай!
Это платье я купила в прошлом году в Нью-Йорке на Пятой авеню, когда мне предстояло пойти на торжественный прием в голландском посольстве. И как-то сразу полюбила его.
– Да, классная вещь… Вот я, если честно, никогда не умела одеваться, – вздохнула Мура. – Ты еще девчонкой иногда мне говорила: «Мура, зачем столько оборок?» или «Эти пуговицы сюда не подходят!»
– Помнишь, тебе кто-то достал дивное черное платье…
– Какое? Ах то, рубашкой, да? С английским воротничком?
– Именно, так ты ничего лучше не придумала, как на него блестки нашить! – смеялась я.
– Ну что делать, любила я все броское, яркое… А теперь нет, теперь я одеваюсь скромно и достойно, но это не моя заслуга, а Майки! Она не дает мне ничего покупать без нее, такая диктаторша…
