Он по-прежнему молча стоял в двух шагах от нее, но их будто разделяла колючая проволока под током. Его можно было видеть, но дотронуться нельзя, если дороги жизнь и здравый рассудок.
— У меня и в мыслях не было слоняться по дому без дела. Я только пришел узнать, не испечете ли вы хлеб для сегодняшнего праздника. Мы обычно готовим угощение в складчину — каждый приносит то, что может. — Помедлив, Крейтон грустно добавил: — Вам вовсе не обязательно торчать весь вечер около меня. Там будет полно молодых парней, которые с удовольствием составят вам компанию.
На какое-то мгновение глаза Крейтона перестали излучать беспросветную тоску — или Элме только показалось? Она внимательно всматривалась в его лицо и не находила даже отдаленного намека на страстное желание, которое ожидала увидеть. Но было ли это новое выражение ей приятнее старого?
— Элма? — мягко окликнул он.
— Ах, да… Конечно, испеку. Я сделаю свой любимый хлеб грубого помола, — заявила она решительно. — К какому часу он должен быть готов?
— Начало праздника в час дня. Идти тут недалеко — доберемся за несколько минут. — Он замолк, как будто обдумывая что-то. — Я однажды пробовал хлеб грубого помола. Буханки из него тяжеловаты — как вы считаете, сами дотащим или придется воспользоваться автокаром?
Эта попытка внести расслабляющую нотку в их беседу удивила Элму. Она внимательно посмотрела на Крейтона и, хотя подавила улыбку, чуть было не возникшую на лице, все же почувствовала себя лучше. Как ему удалось одной-единственной шуткой рассеять напряжение, возникшее между ними и ощущаемое чуть ли не физически? Покачав головой, она протестующе воскликнула:
— Вы меня когда-нибудь добьете своим юмором!
В глазах его мелькнуло тщательно скрываемое удовлетворение.
— Поосторожней. Ваши медоточивые речи заставят меня потерять голову.
С притворным гневом, она парировала:
— Хороший удар под коленку быстро вернет голову на место.
На сей раз лицо Крейтона потемнело. Уже уходя, он бросил через плечо:
— Я мужчина, Элма, но не мазохист.
В час дня Элма вынула из печи свежие, источающие пар и восхитительный аромат буханки. Спустя несколько минут ее собственный вклад в общий стол был аккуратно завернут в бумагу и уложен в корзинку, а сама она присоединилась к остальным, ожидавшим ее у выхода на веранду.
Хозяин дома в одной руке держал свой рыбный пирог, а другой придерживал дверь. Как только Адел и Бен вырвались на волю, их быстро след простыл. День выдался хмурым, что вполне соответствовало настроению Элмы. И они с Крейтоном в гнетущем молчании направились к берегу. Прошло минут десять, и глаз стал различать впереди пробивающиеся сквозь туманную мглу мерцающие огоньки.
— Из чего тут жгут костры? На острове практически нет деревьев.
— Деревянные предметы, прибитые к берегу. Ненужные картонные коробки. Любой мусор, который горит. — Он замолчал ненадолго, и единственным звуком, который могло запечатлеть ухо, был шорох травы под их ногами. — Рассказывают, — продолжал Крейтон, — что когда-то за каждым деревом на острове можно было обнаружить прекрасную женщину. И любой из аборигенов-мужчин хвастал тем, что срубил все деревья, поскольку ни одна красавица его не удовлетворила… Местная шутка, — помолчав, пояснил он.
— Почему же вы не пошутили, заявив, что это вы срубили последнее дерево? В том, что вы рассказали, нет ничего смешного.
Он пожал плечами.
— Вероятно, оттого что я не разыскиваю красавиц.
Она тихонько вздохнула, потрясенная, хотя и не понимая, чем именно. Чего же она хотела услышать? Какую-то бессмысленную чушь? Что-то вроде: «Зачем мне искать красавиц за деревьями, когда рядом со мной ты, моя любимая?» Видимо, она совсем теряет рассудок. Этот мужчина ею совершенно не интересуется, ясно как Божий день. Может, он был бы не прочь, чтобы она согрела его одинокую постель, но вряд ли задумывается о чем-то большем. Элма передернула плечами и отвернулась.
— А что бы вы хотели услышать от меня? — поинтересовался Крейтон. — Что вы сами красавица? Вам просто необходимо слышать это постоянно?
Ее пальцы только сильнее сжали ручку корзинки, а глаза невидяще устремились вперед. Он и вправду считает ее красивой?
— На этом острове ловят рыбу, Элма, а не дешевые комплименты.
— Я… я никогда в жизни не занималась ловлей комплиментов, — защищаясь, произнесла она слабым голосом, потрясенная, что именно так это могло выглядеть со стороны. И еще более тем, что все сказанное им было правдой. Но помимо разочарования, его слова несли одновременно и удовлетворение. Крейтон Кеннет сказал, что она красавица. От этих слов хотелось свернуться калачиком и тихо умереть от счастья или взмыть в воздух птицей. Однако все, что она смогла сделать, это проглотить комок в горле и выдохнуть: — Если вы помните, не я затеяла этот разговор.
— Любой, кто спрашивает, откуда мы берем дерево для костров, выслушивает эту шутку. Это как условный рефлекс.
Элма подняла глаза и обнаружила, что он внимательно ее разглядывает. Потупив взор, она произнесла через силу:
— Сожалею, что спросила.
Остаток пути они провели в молчании. А когда приблизились к берегу, шум праздника заполнил слух, лишь усугубив плохое настроение Элмы. Но когда они подошли к первому костру, молодая женщина постаралась изобразить на лице улыбку и выглядеть так же приветливо, как и темноглазые и темноволосые аборигены, которых представлял ей Крейтон. Он и сам, казалось, излучал добродушие и удовлетворение, хотя правда не укрылась от глаз Элмы: в глубине души Крейтон был печален и чувствовал себя не в своей тарелке.
Праздник проходил в традиционных забегах в мешках, различных играх, соревнованиях по волейболу. А еды было принесено столько, что впору было кормить экипаж астронавтов весь долгий путь к Плутону и обратно.
К девяти вечера Элма чувствовала себя как выброшенный на берег кит: ей пришлось перепробовать все — от сырокопченого палтуса с диким сельдереем на гарнир до бесконечных сортов жареных, отварных и тушеных кушаний, приготовленных островитянами. Среди ее открытий были особым образом печенные оладьи с вареньем из морошки. Тяжело дыша, она пожалела, что с такой охотой набросилась на еду. Однако после пира предполагалась еще и праздничная программа, и в конце концов молодая женщина должна была признать, что давно так славно не веселилась.
Устроившись в удобном плетеном кресле, она вместе с остальными взрослыми наблюдала за детьми, большинство из которых учились в школе в Анкоридже, а сейчас приехали к родителям на каникулы. Вырвавшись на волю, молодежь лихо отплясывала под какофонию, издаваемую той самой местной группой, которую Бен назвал «Ржавчина». Судя по выражению лиц танцующих — хотя, на взгляд Элмы и других взрослых, танцами это можно было назвать с натяжкой, — музыка приводила их в восторг. От грохота, производимого пятеркой длинноволосых музыкантов, Элме захотелось зажать уши.