Понятно, какой я руководствовался целью? Ну вот, а остальным это было непонятно. Судя по тому, чем заканчивались прежние мои потуги в этом направлении, можно было заранее сказать, что в итоге, скорей всего, получится конфуз. Я же, с присущим мне оптимизмом и упорством — или недомыслием, если угодно, — ничего такого не предвидел. Я сидел в одиночестве под липами, прельщенный скорее замыслом в целом, нежели тем, к чему он приведет на деле. Ну и, понятно, у меня трещала голова.
Шестиклассники вышли во двор и, подвинув ко мне стулья, расселись. Я заметил, что нет Тревора, и спросил у Фрэнка, где он. Фрэнк не знал.
— Вчера вечером я видел его, — сказал я.
Фрэнк — или мне почудилось? — бросил на меня странный взгляд.
— С девушкой? — Фред немедленно направил разговор по излюбленному руслу.
Я не ответил.
— Эх, мне бы девушку, — сказал Фред. — Я у Фрейда читал, что вредно, когда нет девушки.
Будь при сем Тревор, он непременно подбил бы Фреда на бесхитростно-доморощенную рацею об основах психоанализа. Но Тревора не было, и реплика Фреда осталась без внимания. Он вздохнул и принялся за работу.
Немного спустя во двор вышел ученик и подал мне записку от директора. В ней говорилось, что проводить уроки во дворе запрещается.
Я удивился.
— Взгляни-ка. — Я протянул записку Фрэнку. Фред и Бенни прочли ее через его плечо.
Вот дерьмо! — уронил Фрэнк.
— Навоз! — поддержал его Фред.
Директорский посланец, который тоже успел ознакомиться с содержанием записки, радостно хрюкнул. Я отдал ему назад бумажку и велел шагать своей дорогой.
— Как же вы теперь, сэр? — спросил Бенни.
Это была мелочная придирка. Обычай заниматься во дворе велся издавна. Старшеклассники рассматривали его как одну из своих привилегий.
— Сейчас я, во всяком случае, не тронусь отсюда.
Случайно я поднял взгляд и увидел, что из окна за мной подглядывает директор.
Тогда я допустил глупейшую ошибку. Я решил пойти поговорить с Болшоу. Я думал, он обеими руками ухватится за возможность позлословить о новом директорском демарше. Я направился в школьное здание и увидел, что Болшоу сидит у себя в классе при открытых дверях. Он вышел в коридор, где нам было свободно разговаривать.
Моей глупости не было оправданий. Я прекрасно знал, что Болшоу — непредсказуем. Если он с некоторых пор начал вести себя как мой союзник, это не значит, что я стал ему больше по душе. Вообразить, что он согласится поддержать меня, значило с тупым безрассудством лезть на рожон. Я полез — и через две минуты очутился в очаге ожесточенной ссоры.
— Я сейчас со двора, — сказал я.
— Окно между занятиями?
— Отнюдь. Проводил урок в шестом. Удостоился записки от директора.
— И перешли с ними в малую лабораторию?
— Боже упаси!
— Как вас прикажете понимать, Ланн?
— Я не собираюсь считаться с таким предписанием.
— Это почему же?
— Да потому, что всякой глупости должен быть предел.
Болшоу стоял, засунув руки в карманы, ссутулив тяжелые плечи и вглядываясь мне в лицо сквозь полумрак коридора.
— А ко мне вы зачем пришли? Тут-то мне и почуять бы, что дело неладно. Но для меня это происшествие не стоило выеденного яйца, и мне не приходило в голову, что Болшоу может взглянуть на него иначе. Я ответил:
— Обсудить, что вы да я могли бы предпринять в связи с этим.
Болшоу возвысил голос:
— Возможно, кой-кому это покажется странным, но в данном случае я — на стороне директора. Пора покончить с нарушениями порядка. Вспомните, что я вам говорил, милейший: засучите рукава — и за работу! Это значит, что подобного рода вольностям пора положить конец.
Я слушал его и свирепел. У меня мелькнуло подозрение, что это он надоумил директора насчет записки.
— Я все более убеждаюсь, — продолжал Болшоу, — что людям, которые попирают установленные порядки, не место в нашей школе.
— Да к вам-то, черт подери, это имеет какое отношение?
— Прямое. Я знаю, что принято делать, а что — нет.
— Ах, вот как? А знаете вы, что учителя, и я в том числе, проводят уроки во дворе вот уже семь лет? Раз так делают все — стало быть, это общепринято! — Болшоу фыркнул. — Это и значит, что человек соблюдает установленные порядки! А достойный он человек или скверный, добродетельный или прохвост, полезный член общества или отъявленный лентяй — это уже совсем другой вопрос!
— Послушайте, любезнейший! Я не намерен вступать с вами в пререкания о том, как понимать слово «общепринятый». Я это знаю без вас! И могу сказать вам одно: рано или поздно люди, которые не считаются с общепринятым, окажутся… — Болшоу выдержал многозначительную паузу, — …за стенами школы! — Он шумно перевел дыхание. — Если хотите знать, это мне пришла мысль спустить учителям такое предписание. Директор согласился со мной, что многим из нас не помешает засучить рукава и взяться за работу!
Я не выдержал.
— А насчет вас как? — крикнул я возмущенно.
— Моя задача — следить, чтобы люди засучили рукава и работали не покладая рук. — Он издал противный, самодовольный смешок. — Это будет им только на пользу!
— Вам это будет на пользу! Вы рветесь в блюстители порядка, но рвения по учительской части в вас что-то незаметно.
— По учительской части никто в этой школе не дает больше меня.
— Никто не дает часов меньше вас — это точно!
— Просто я умею сообщать учащимся знания быстрее других.
— Интересно, как вам их удается сообщать, сидя в учительской! Или, может быть, вы преподаете посредством телепатии?
Болшоу с достоинством отвел глаза.
— Жаль, что вы находите нужным портить со мною отношения, Ланн. Это в высшей степени неразумно.
Я струхнул. Я знал, что он говорит правду. Увы, он сказал ее слишком поздно, я уже успел навредить себе.
— Я не желал бы нарушать наше сотрудничество. Болшоу выждал, пока его слова произведут должное действие.
Мне хотелось взвыть от бешенства. Я думал, что после такой грызни я хотя бы избавлюсь от участия в его ученых изысканиях. Теперь я понял, что он воспользуется ею как средством держать меня на привязи. Я сыграл ему на руку.
Но я промолчал. Сказанного не воротишь.
Болшоу погремел мелочью в карманах и заглянул к себе в класс.
— Есть золотое правило, — вновь обратился он ко мне. — Никогда не надо ссориться с теми, кто выше тебя по положению. Рад отметить, что сам я неукоснительно придерживался этого правила. — Он помедлил. — Кроме, разумеется, тех редких случаев, когда считал разумным нарушать его.
