Было уже поздно, когда она освободилась из его объятий. Джас спал. Блайт стала собирать свою разбросанную одежду. Луна стояла высоко в небе, ее окружали застывшие в холодном сиянии облака, и Блайт шла назад, к своему дому, по тропинке, укрытой призрачными черными тенями деревьев.
Она даже и не пыталась уснуть, проведя остаток ночи на крыльце, глядя, как бледнеют звезды и луна покрывает серебристой патиной беспокойное море. Блайт старалась убедить себя, что одно разбитое сердце — это еще не конец света. Звезды все так же будут сиять и завтра, и луна будет такой же бледной и круглой. А когда утром появится солнце, ряды подсолнухов в саду повернут к нему свои головки и будут следовать за его движением по небосклону весь день до самого заката. А потом свернут свои лепестки в ожидании нового рассвета.
У каждой вещи есть свое время… и время любить… и время оплакивать. Ее глаза были сухими, но ее душа обливалась слезами, а сердце разрывалось от боли.
На рассвете она поднялась с кресла-качалки, в котором провела все эти часы, и спустилась на пляж.
Джас нашел ее там на мягком холодном песке. Она сидела, обхватив руками голые колени. Блайт чувствовала его приближение и, когда он сел напротив нее, продолжала следить за волнами, накатывающимися на берег. Она считала их, пытаясь найти хоть какой-то порядок в их бесконечном хаосе.
Она где-то прочитала, что любовь — это теория хаоса в человеческих эмоциях, так что должна быть какая-то логика и в их отношениях. Их встреча не может быть простой случайностью, что-то свыше направляло их до этого мгновения.
— Я соскучился по тебе, — сказал Джас. Он коснулся ее головы и накрутил завиток пушистых волос себе на палец. — О чем ты думаешь?
— Я думаю о нас… и о теории хаоса. И о том, почему наука не придумала способа измерить человеческие чувства.
— И что?
Завиток соскользнул с его пальца. Блайт тяжело вздохнула.
— Ты как-то сказал, что все удовольствия преходящи. Ты никогда не думал, что это надолго, да?
— Не думал, — проговорил он, помолчав мгновение, показавшееся ей целой вечностью.
«Ну что ж, ты сама об этом просила», — сказала она себе, сжимая зубы, чтобы удержаться от крика. До этого момента она не отдавала себе отчета в том, как ей хочется, чтобы он разубедил ее, пообещал, что не покинет ее, что будет любить вечно.
«Так проще. Это решает хотя бы одну проблему, — усмехнулась она про себя с горькой иронией. — Вопрос о детях больше не стоит».
Она коротко и твердо кивнула.
— Да, хорошо, все… было… — Она хотела сказать «мило», но передумала и закончила: — Забавно.
Это была последняя попытка сохранить гордость.
— Забавно… — эхом откликнулся Джас. — Да уж.
Блайт нервно сглотнула, почувствовав боль в горле.
— Так когда ты… уезжаешь?
Джас снова ответил только после паузы. Его тон был насмешливым, но в нем слышалась затаенная горечь.
— Не терпится меня спровадить?
Она вскинулась, глядя на него с неожиданной злостью. Не раздумывая больше, вскочила на ноги, прежде чем он сумел подняться, отбежала на несколько шагов и, повернувшись, выкрикнула:
— Ты что думаешь! Конечно, жду не дождусь, когда ты уедешь! Я же всего-навсего люблю тебя, глупец!
Она замерла, тяжело дыша. Блайт слышала в ушах голос, кричавший ему о том, о чем она не хотела говорить. Он ведь не хотел ее любви. Он никогда не просил о ней. Только мягкий свет, иногда загоравшийся в его глазах, нежность его рук, страсть, когда он занимался с ней любовью, могли поведать Блайт о глубине его чувств.
Ужаснувшись словам, вырвавшимся у нее, она отвернулась и сказала:
— И если ты думаешь, что я буду спать с тобой до тех пор, пока ты не соберешься в путь, то сильно ошибаешься!
Она зашагала, увязая в песке, зная, что ей опять не удалось ничего от него скрыть. Она мечтала только дойти до дома, запереться там и никогда больше не выходить наружу. Хотя бы до того момента, пока он не уедет отсюда. Навсегда.
— Блайт! Блайт!
Он поймал ее за руку. Она с силой вырвалась, желая только, чтобы он не увидел, как она страдает от боли и отчаяния. Но Джас схватил ее, крепко удерживая на месте.
— Блайт, послушай… — зашептал он сквозь зубы ей в ухо.
Она подумала о том времени, когда была готова и рада его слушать и как ей приходилось вытаскивать из него клещами каждое слово.
— Нет! — вырывалась она. — Оставь меня одну!
Размахнувшись, Блайт хотела было пнуть его, но не удержалась, и они вместе упали на мокрый песок. Она оказалась сверху, на нем, но он быстро перевернулся и подмял ее под себя. Оба тяжело дышали. Блайт чувствовала, как высоко вздымается ее грудь. Их ноги переплелись. Ее сопротивление было сломлено.
По щекам Блайт все еще текли слезы, но она уже не плакала, а смотрела на него горячими, воспаленными глазами. Джас тоже смотрел на нее. Его взгляд был тяжелым.
— Я не хотел обидеть тебя, — проговорил он.
Она процедила сквозь зубы:
— Тогда слезай с меня! Ты слишком тяжелый!
— Ты же не жаловалась вчера ночью.
Он пошевелился, перенося часть своего веса на локти, но не отпуская ее.
— Блайт, что ты только что прокричала?
Она кричала о том, что любит его.
— Я уже пыталась сказать тебе об этом раньше, — напомнила она.
— Но только тогда, когда мы занимались любовью. Я не могу поверить, что ты и в самом деле это чувствуешь.
— Что ж, можешь и сейчас мне не верить, — проговорила она сердито. Если он не способен ответить на ее чувства, она вовсе не собирается приносить ему на блюдечке свое измученное и кровоточащее сердце.
— Я просто думал…
— О чем ты думал? — поддела она, когда он замолчал.
Его голос был почти не слышен, губы едва двигались.
— Что… любовь тебе слишком просто дается.
Слова Джаса словно обожгли ее, и она впилась взглядом в его измученные, как у раненого зверя, глаза и содрогнулась от еле сдерживаемой ярости.
— Так, может, ты не веришь и тому, что ты был у меня первым?
Джас сдвинул брови.
— Нет, этому я верю! Во что я никак не могу поверить, так это в то, что я буду последним, — с горечью произнес он. — Мне не следовало позволять нашим отношениям зайти так далеко. Если бы я только понял, что ты девственница, до того, как было слишком поздно… Хотя вряд ли это меня тогда остановило бы, — признался он. — Я больше не в силах был противиться желанию заполучить тебя в свою постель. С таким же успехом можно сопротивляться восходу солнца. Чего я никак не ожидал, так это того, что ты меня полюбишь.
Блайт отвела от него взгляд.
— Пусть это тебя не беспокоит. Я как-нибудь проживу без тебя.
