— Потанцуй со мной!
Форбс встал из-за стола.
— Здравствуй, дорогая. Где ты была? Я видел, как ты ушла с доктором. Я решил, что ты плохо себя чувствуешь, и он повел тебя домой.
— О, Боже, нет! Я хочу, чтобы ты знал первым: я чувствую себя прекрасно. Мы просто разговаривали. И все. Мы сидели на берегу озера.
Форбс выглядел оживленным. Он был искренне рад видеть Ивонну здоровой. Во время танца она прижалась к Форбсу поближе и прошептала:
— Спасибо тебе за прекрасный день рождения, дорогой мой!
Форбс был несколько удивлен внезапным порывом ее нежности и поблагодарил ее. Он подумал, что никогда не видел ее такой красивой.
В ней было много очарования. А совсем недавно она была так изнурена, подавлена. Форбс крепко обнял свою жену.
— Рад, что тебе нравится, любимая. Я думаю, что получился прекрасный вечер. Колдер — славный парень. Правда?
— Очень, — сказала Ивонна со вздохом.
Когда вечер подошел к концу и они вернулись в свою квартиру, Ивонна все еще ощущала благотворное воздействие своего разговора с доктором. Еще она испытывала необычайную теплоту и благодарность по отношению к Форбсу, который по своей простой, отчасти слепой натуре давал ей все, что было в его силах. Новая и безотлагательная идея посетила ее. И она разрасталась все больше и больше. Когда Ивонна была уже в постели, Форбс, по привычке, сидел на краю кровати и разговаривал с ней, докуривая последнюю сигару.
Было уже около двух часов ночи. Форбс выключил вентилятор на потолке. В окна дул прохладный ветер пустыни. Температура снизилась. Но все равно было жарко. Ивонна лежала без одежды, только тонкая ночная рубашка покрывала ее прекрасное тело. Ее каштановые волосы были распущены и лежали на подушке, как шелковый веер. Ее взгляд был загадочным, непонятным Форбсу. Он подумал, что Ивонна выглядит необычайно красивой и счастливой. Форбс затушил сигарету и склонился над ней.
— Дорогая, — он слегка коснулся губами ее уха.
Ее обнаженные гладкие руки обвили его шею. Ивонна прошептала быстро, серьезно:
— Форбс, дорогой, мы ждали достаточно долго, слишком долго. Я хочу ребенка, не правда ли это будет замечательно? Ты ведь тоже хочешь этого? На будущий год мы в любом случае поедем домой. Я могу поехать раньше к маме и родить дома. Все уже будет кончено, когда ты вернешься. О, Форбс!
Форбс был удивлен, немного встревожен и не мог сразу отказать ей. Он был во власти чего-то большего, чем эмоции. Он был втянут в шелковую паутину самой могущественной из всех вещей: в женское желание материнства. Ивонна заговорила опять, прижавшись к нему своей мягкой, полной щекой.
— О, Форбс, давай попробуем завести ребенка. Это так украсит нашу жизнь! Не заставляй меня ждать еще.
Ивонна была нежной, желанной и просящей. В этот момент в ее сердце не было места для Стивена. Только эхо всех советов, которые дал ей доктор, собственное искреннее желание сделать Форбса счастливым и искренняя вера в то, что ребенок сделает сильнее связь между ними и отгонит все воспоминания, связанные со Стивеном Байстом.
Форбс не ответил, но прижался к ней и страстно поцеловал в ее нежные, притягивающие губы. С чувством одержанной победы Ивонна дотянулась до выключателя и выключила настольную лампу. Комната погрузилась в темноту…
Накануне Рождества майору Джеффертону и его жене можно было только посочувствовать. Форбс был вынужден встречать это Рождество в одиночестве. Рано утром Ивонну забрали в Фэйдовскую больницу. Она была очень больна. Только два месяца назад она была в той же больнице и перенесла операцию, которая чуть не стоила ей жизни и чуть не лишила ее надежды вообще когда-нибудь стать матерью. Ивонна страстно желала иметь ребенка и верила в то, что это будет единственной серьезной целью в их с Форбсом жизни, которая сделает их ближе друг к другу и сотрет все ее сожаления о прошлом.
Форбс был внимателен, хотя и не хотел показывать, что волнуется. У них уже все было приготовлено для малыша. Но случилось несчастье — Ивонна не стала матерью. Она едва выжила и тяжело все пережила.
Ивонна выписалась из больницы совсем разбитой. Форбс получил отпуск и повез ее в Верхний Египет. Они провели десять дней в Луксоре, который Ивонна нашла неземным городом, красивым и романтичным, и умиротворяющим после суматохи огромного военного лагеря в пустыне.
Здесь Ивонна восстановила свои силы. Но после возвращения в лагерь она вновь почувствовала себя подавленной. Форбс делал все от него зависящее, но знал, что потерпел поражение в попытке вернуть ей уверенность в себе.
Ивонна уверовала, что ей не суждено иметь детей, что беременность всегда будет заканчиваться вот так — операцией. Это породило в ней комплекс неполноценности и отбило интерec к работе в Совете офицерских жен. Ее же успех у мужчин и вовсе стал ей невыносим.
Даже новая дружба и хорошие советы полковника Колдера не могли вернуть ей уверенность в себе. Она так и жила в состоянии подавленного смирения. Доктор посоветовал Форбсу не беспокоиться и объяснил состояние Ивонны последствиями операции и потери ребенка, которые со временем пройдут.
Но тут еще одно испытание.
У Ивонны случился третий приступ дизентерии и самый худший.
Форбс в Рождество не пошел ни на одну из вечеринок. Его жена была серьезно больна. В конце Дня Подарков, несмотря на соляные инъекции и все, что могли сделать доктора и медсестры, было опасение, что Ивонна умрет. Форбс, обычно спокойный и рассудительный, зная, что происходило в последние сорок восемь часов, с ненавистью смотрел на готовящихся к празднованию Рождества служащих и едва сдерживал проклятия. Он понимал, что может потерять свою жену. Он уже отправил телеграмму ее родителям и получил ответ, умоляющий не скрывать правду. Миссис Лэнг сообщала, что собирается вылететь к дочери.
В течение всех этих страшных дней доктор Колдер был источником силы не только для Форбса, которого он регулярно посещал, но и для самой Ивонны. Используя свое положение в больнице, Колдер мог сделать для нее очень много. Она лежала в отдельной палате, и самые критические часы Колдер проводил возле Ивонны, хотя и не был специалистом по ее болезни.
На Рождество, когда температура у Ивонны поднялась до критической отметки, она бредила и все время просила позвать Стивена.
Форбс сидел рядом с ней. Впервые за два года совместной жизни он вспомнил о дружбе Ивонны с художником Байстом и был сражен мыслью, что воспоминания о нем все еще владеют Ивонной.
Безмолвный и изнеможенный он присел на край ее кровати и, сложа руки, смотрел на жену. Ивонна была почти неузнаваема, мертвенно-бледная кожа туго вытягивалась над костями, ее лицо выглядело, как смертельная маска, губы потрескались и были бесцветными. Под ее большими, безумно горящими глазами зияли черные впадины. Ее взгляд непрерывно блуждал. Медсестра завязала сзади густые каштановые волосы Ивонны. Она мотала головой из стороны в сторону и стонала: «Стивен».
