Еще раз обговорив последовательность действий, друзья отвезли ее в отель. Спала она беспокойно — ей снились гусары на лошадях, которые снимали высокие головные уборы, зажимали их под мышкой и говорили: «Доброе утро, крестьяне». Утром Мэгги, так и не выспавшись, пробудилась, испуганно вскрикнув, — гусары превратились в карабинеров со свистками.
— Донна Маргарида, — пробормотала Эсмеральда на соседней кровати, разбуженная ее криком, — все будет хорошо.
Мэгги невольно представила открытое подъемное окно, мешки, передаваемые через забор в кабинет Арабеллы. А вдруг у Симоны опять не получится завести машину?
Волнения привели к тому, что Мэгги проспала, и ей пришлось поторопиться, чтобы не опоздать. Ей хотелось во что бы то ни стало одеться получше, с парижским шиком. Некоторые из родителей учениц школы, принадлежавшие к британской диаспоре, были ей знакомы. Изящно кивая в ответ на высказываемые соболезнования, Мэгги получила несколько комплиментов относительно своего внешнего вида. Многие искренне радовались встрече с ней, но она никак не могла сосредоточиться на общении — мысли путались, волнение не утихало. Золтан отключил мобильный телефон — наверняка хотел обеспечить себе и Симоне возможность спокойно выспаться, — и теперь Мэгги не могла связаться с ним и узнать, как все прошло.
Продолжая нервничать, она нашла место в заднем ряду и устроилась там. По обе стороны от нее усаживались нарядные ученицы и их родители, многие в сопровождении бабушек с дедушками и младших братишек с сестренками.
Соседка Мэгги вынула из сумки веер и улыбнулась ей:
— Ваша дочь учится здесь?
Мэгги ощутила знакомый спазм в животе, рассказывая женщине про племянниц, которые хотят поступить в эту школу на следующий год.
— О, им здесь понравится, вот увидите, — сказала женщина, энергично обмахиваясь веером. — Наша Матильда всегда ждет не дождется конца каникул.
«А вдруг, — в страхе думала Мэгги, — не получилось? Вдруг кто-то узнал?»
Поначалу все шло гладко. Какая-то важная дама-итальянка произнесла воодушевляющую вступительную речь. Мол, в наши дни перед женщинами открывается столько возможностей, миру нужны женщины в правительстве, в бизнесе и — тут она льстиво посмотрела на Арабеллу — в сфере образования.
Музыканты школьного оркестра взобрались на сцену и стали усаживаться полукругом, сопровождая сей процесс скрипом стульев, перешептыванием и сиплыми звуками настраиваемых инструментов. Учитель музыки, бледнолицый молодой человек, явно подражал Дэниелу Хардингу[116] на выступлении в театре «Ла Скала»: фалды его сюртука развевались, волосы спадали на лоб. Оркестр исполнил отрывок из Монтеверди в довольно несуразной интерпретации, а затем, в ответ на бурные аплодисменты, с деланной неохотой сыграл увертюру Шуберта. Дочери ибн Дауда исполнили па-де-де и были вознаграждены восторженными аплодисментами группы людей в переднем ряду — видимо, делегации из Дубая.
И вот наконец Арабелла Стюарт-Уотсон поднялась, чтобы произнести традиционное обращение, большая часть которого неизменно сводилась к пропаганде семейных ценностей и девичьей скромности. В темно-синем костюме и белой блузке, с волосами, собранными в пучок, она была воплощением образцовой директрисы. Этот год, по ее словам, был необычайно успешным: двенадцать выпускниц поступили в университет, хоккейная команда школы одержала множество побед. В составе учащихся были представители тринадцати национальностей — это сообщение сопровождалось ослепительной улыбкой в адрес первого ряда, — Арабелла выразила надежду, что ее школа может считаться миниатюрной моделью Организации Объединенных Наций.
— А теперь, — сказала она, — мне хотелось бы вручить девочкам награды. Я буду поочередно вызывать их на сцену. — Арабелла взяла книгу из лежавшей перед ней стопки и выкрикнула: — Изобелла Деверье!
Маленькая краснощекая и кудрявая девочка робко подошла к трибуне.
— …за выдающиеся успехи в элементарной математике, — продолжила Арабелла. Девочка сделала реверанс и вернулась на свое место с книгой под мышкой.
— Магдалена Гудсон… Петронелла фон Генрих…
Какое-то время церемония вручения призов проходила спокойно: ни ученицы, ни их родители не удосужились перевернуть страницу с дарственной надписью. Наконец чей-то младший братик в предпоследнем ряду, изнывая от безделья, стал листать подаренный сестре том.
— Мам, посмотри, — сипло прошептал он, уставившись на черно-белый рисунок, почти не оставлявший простора для воображения.
Мэгги увидела, как мать выхватила книгу из рук ребенка и что-то зашипела на ухо своему мужу.
Вскоре по всему залу распространился шепот, постепенно превратившийся в громкий гул. Родители, сидевшие по другую сторону от Мэгги, стали яростно перешептываться на незнакомом ей языке, а потом встали, взяли вещи и направились к выходу.
— Alors la! — громко произнесла дама с веером. Она вскочила и наступила Мэгги на ногу, пробираясь к выходу вместе с Матильдой и мужчиной в тюрбане — по-видимому, это был ее муж. За ней последовали и другие.
Арабелла была в ударе.
— …больше всего я горжусь тем, — воодушевленно говорила она, — что наши девочки готовы противостоять коварным соблазнам, с которыми сталкивается современная молодежь. Они знают себе цену и выходят из этой школы маленькими воинами добродетели, готовыми к битве с могущественными силами упадничества и распущенности… — Все больше гостей покидали помещение, и тон Арабеллы стал не таким уверенным. Не зная, что делать дальше, она попыталась закончить речь:
— Итак, на этой оптимистичной ноте я хочу поблагодарить всех вас за то, что вы сегодня пришли, и с нетерпением буду ждать встречи в следующем триместре…
— А насчет этого мы еще подумаем, — бросил краснолицый мужчина, бодро шедший к дверям.
Арабелла быстро пробралась к распахнутым дверям зала, надеясь остановить неожиданный массовый исход родителей с детьми. Разгневанный мужчина в воротничке священника сунул ей в руки подаренную его ребенку книгу. Обескураженная, она стала листать ее, пока не наткнулась на титульный лист с заголовком: «Камасутра. Иллюстрированное введение в любовные техники Востока».
Громкоголосая итальянка бранила Арабеллу на ломаном английском, топча ногами врученный ее дочери томик в сафьяновом переплете.
— Eine Schande![117] — воскликнул изящный джентльмен, который вполне мог оказаться отцом Теодоры.
Последними, сбившись в тесную кучу, ушли делегаты из Дубая, не глядя на Арабеллу. А она осталась стоять в одиночестве с прижатой к груди книгой, тяжело дыша и обливаясь потом от нервного потрясения.
